Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
— Ему так кажется.
— И Москва знает. Гамма настолько возбудилась, что сама выступила на передовую, а Москва ей обеспечивает полную оперативную поддержку.
Хотя улыбка расширяется и как бы подтверждает согласие, губы остаются намертво сомкнутыми, неготовыми выдать лишнего словечка.
— Диалог, — наконец говорит он. — Диалог двух взрослых людей.
— В смысле?
Мой вопрос игнорируется.
— Мы разделённая нация, Нат, как ты мог заметить. И это находит своё отражение в водоразделах между теми, кто стоит над нами. Нет двух министров, которые бы думали одинаково. Поэтому неудивительно, что спускаемые нам требования по ведению разведки меняются в зависимости от текущего момента и порой противоречат друг другу. И одна из составляющих нашей профессии — строить самые немыслимые предположения. Вспомни, сколько раз мы, «бывалые русские», сидя в этой комнате, занимались подобными гаданиями.
Он ищет подходящий афоризм и, как всегда, находит.
— Уличные знаки не идут туда, куда они указывают. И не несут ответственности. Это мы, простые смертные, должны принимать решение, не так ли, Нат?
Нет, Брин, не так. Или так? В любом случае ты вешаешь мне лапшу на уши.
— Но я, по крайней мере, могу предположить, что передо мной сидит KIM/1? Глава нашей миссии в Вашингтоне? Или это предположение притянуто за уши?
— Ты можешь предполагать всё что угодно, дружище.
— И это всё, что ты хочешь мне сказать?
— А что ещё ты должен знать? Подброшу тебе последний кусочек, и всё. Вышеупомянутый сверхсекретный диалог проходит между нами и нашими американскими кузенами. Пока идёт прощупывание. На высшем уровне. Контора служит посредником, обсуждается всё в теории, ничего пока не ясно. Шэннон, по его собственному признанию, увидел лишь одну из пятидесяти четырёх страниц документа, выучил на память — не факт, что в точности, — сделал ошибочные умозаключения и поделился ими с Москвой. О каком фрагменте шла речь, мы не знаем. Он был пойман на горячем — не без твоего участия, добавлю, хоть ты и не ставил такой задачи. Нет нужды вовлекать его в полемику. Просто покажи ему кнут. И скажи, что ты им воспользуешься только в случае необходимости.
— И это всё, что мне позволено знать?
— Это даже больше, чем требуется. На минутку я позволил эмоциям взять верх. На, держи. Только на двоих. Я всё время мотаюсь в Вашингтон, и, пока я в самолёте, связи со мной у тебя не будет.
Резкое «на, держи» сопровождается звяканьем металлического предмета, брошенного на столик между нами. Это серебристо-серый смартфон — точно такую же модель я раньше выдавал своим агентам. Посмотрев на Брина, потом на смартфон, потом снова на Брина, я с показной неохотой беру мобильник и прячу в карман пиджака под его пристальным взглядом. После чего лицо Брина смягчается, а голос вновь становится сердечным.
— Нат, ты будешь спасителем Шэннона, — говорит он мне в утешение. — Никто не сможет проявить к нему даже толики той мягкости, на которую способен ты. Если тебе лезут в голову всякие глупости, подумай об альтернативах. Хочешь, чтобы я передал его Гаю Браммелу?
Я обдумываю альтернативы — правда, не совсем те, какие имеет в виду Брин. Он встаёт, я тоже встаю. Он по привычке берёт меня под руку. Он гордится своей тактильностью. Мы идём назад по длинному железнодорожному составу, мимо портретов, изображающих предков Джордана в кружевах.
— Как семья?
Я сообщаю ему, что Стеф обручена и собирается замуж.
— Господи, Нат, ей же лет девять!
Мы оба похохатываем.
— А моя А Чань всерьёз занялась живописью, — сообщает он мне. — Скоро у неё мегавыставка на Корк-стрит, на минуточку. Больше никакой пастели. Никакой акварели или гуаши. Только масло, только хардкор. Насколько я помню, Прю нравились её работы.
— И по-прежнему нравятся, — преданно подтверждаю я, хотя для меня это новость.
Мы стоим на пороге лицом к лицу. Возможно, мы оба предчувствуем, что больше никогда не увидимся. Я лихорадочно соображаю, что бы такое сказать напоследок. Брин, как всегда, меня опережает.
— А насчёт Дома можешь не волноваться, — снова хохоток. — Этот умудряется запороть всё, к чему прикасается, так что будет очень востребован. Может, его уже ждёт тёплое местечко в парламенте.
Мы, два мудреца, посмеиваемся над тем, как нелепо устроен этот мир. Он пожимает мне руку, похлопывает по плечу на американский манер и, как положено, спускается вместе со мной до середины ступенек. Подъезжает «мондео». Артур отвозит меня домой.
* * *
Прю сидит перед ноутбуком. Одного взгляда на меня ей достаточно, чтобы подняться и без лишних слов открыть стеклянную дверь в сад.
— Брин хочет, чтобы я завербовал Эда, — сообщаю я ей под яблоней. — Я говорил тебе об этом парне. Мы регулярно играем в бадминтон. Словоохотливый.
— Завербовать в каком качестве?
— Как двойного агента.
— Против кого?
— России.
— Для начала он должен быть просто агентом, разве нет?
— Формально так и есть. Он делопроизводитель высокого уровня в родственной службе. Его поймали с поличным во время передачи секретов русским. Но сам он об этом ещё не знает.
После затяжного молчания она прибегает к профессиональной логике.
— В таком случае Контора должна собрать все доказательства, за и против, передать их в королевскую прокуратуру и наблюдать за справедливым процессом в открытом суде, а не давить на его друзей, чтобы они его шантажировали. Ты сказал Брину «нет», я полагаю.
— Я ему сказал, что всё сделаю.
— Причина?
— Мне кажется, Эд стучится не в ту дверь.
Глава 18
Рената всегда была жаворонком.
Семь утра, воскресенье, солнце взошло, и жарища явно спадать не намерена. Я шагаю по выжженной тундре Риджентс-парка на север, в сторону Примроуз-вилледж. Если верить моим изысканиям — я по понятным причинам воспользовался компьютером Прю, она же на меня смотрела в некотором изумлении, поскольку остатки верности Конторе вкупе с простительной сдержанностью в отношении моих прошлых грехов не позволяли мне до конца вводить её в курс дела, — мне предстоит увидеть квартал превосходно отреставрированных викторианских особняков с квартирами, обставленными жильцами, что должно было бы меня удивить, так как дипломатическая элита предпочитает устраиваться в непосредственной близости от корабля-матки, а в случае Ренаты это немецкое посольство на Белгрейв-сквер. Но даже в Хельсинки, где Рената была номером два в своём посольстве, а я номером два в нашем, она настаивала на том, чтобы жить подальше и посвободнее от дипломатического сброда — Diplomatengesindel, — насколько это возможно.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
