По длинной лестнице они поднялись на центральную галерею — соединённые общим полотном крыши жилых зданий в центре Базы. У Базы, кстати, так и не было ещё названия, конкурс предполагали открыть сразу после разрешения на переселение. Говорили кто что, но решать будут дети — конкурс хотели провести среди юных пассажиров «Ковчега», чтобы и они могли почувствовать себя причастными к созиданию новой жизни на новой планете… А пока строившееся поселение называли Опорной Базой или просто Базой…
На лестнице встретился Генка Каспаров, обалдуй на два года старше Алёны, и, к несчастью последней, служивший в одном с нею отряде. Генку Алёна отшила ещё на Земле, он не простил, а потом, узнав, на кого его, драгоценного, променяли, начал донимать насмешками. Алёна несколько раз бросалась драться, благодаря тренировкам с Огневым её индекс Гаманина колебался теперь между девятью и одиннадцатью, Каспаров со своими восемью отдыхал на лавочке. Но битие морды помогало мало, равно как и внеочередные хозяйственные работы на территории Базы. Каспаров бесился и не особо это скрывал; после последней драки ему пообещали бессрочную увольнительную на «Ковчег», если он наконец-то не заткнётся. И он, о чудо, заткнулся. Но беситься не перестал.
Алёна подобралась, ожидая пакостного слова. Но Генка молча прошёл мимо, всей спиной выражая своё глубокое презрение к паре.
— Каспаров, — окликнул его Тим.
Юноша обернулся. Тима он ощутимо побаивался. Одно дело, травить весёлые байки о съехавшем с глузду психокинетике, совсем другое столкнуться с ним нос к носу.
— Не убий, — с назиданием сказал Тим. — Слыхал? Убьёшь бабочку — похеришь мир. Не убий, и будет счастье, тебе счастье, миру счастье, счастье для всех…
— Тим! — испуганно вскрикнула Алёна, хватая мужа за руку.
Тим встряхнул головой, словно отгоняя назойливое насекомое. Отвернулся, подумал немного, и пошёл дальше. Алёна покачала головой в ответ на дикий взгляд Каспарова, и побежала следом.
— Да пошёл ты! — очнулся Генка через пару минут.
Тим не обернулся. Глядя на него, можно было подумать, что он и не слышал ничего. Кто его знает, может, правда, не слышал…
Потом они долго стояли, облокотившись о перила, смотрели на умирающую зарю, вдыхали воздух чужой планеты, наполненный родными земными запахами: свежей травы, вечерней росы, цветов, — здесь было очень много цветковых растений самого разного размера и самых причудливых форм, и даже вродехвойник цвёл малиновыми шишечками, так похожими на весенние шишки оставшихся на Земле голубых елей…
— Держи, — Тим полез в карман, достал оттуда тонкое колечко с прозрачным камушком. — Это тебе на день рождения, Аля.
— Спасибо, — прошептала Алёна, протягивая руку.
Колечко легко наделось на палец. Алые лучи уходящего дня сверкнули на гранях колкими искрами.
— На Земле купил, — сказал Тим. — Вот. Тебе…
Алёна обняла его, и они целовались, — да-да, на ветру, а что было делать? «Эх, ты, родной, — с щемящей болью думала Алёна, — мой день рождения только через две недели… Но я тебе этого не скажу никогда. Хотя бы за то, что ты не сказал, когда купил это кольцо, за сколько лет до моего появления на свет…»
Алёна проснулась рано, в светлых сумерках. За приоткрытым окном стрекотали насекомые, на длинной протяжной ноте — у-у-утро пришло, у-у-утро пришло… Насекомых здесь было великое множество, от мелкой мошки до крупных, размером с хорошую собаку, плотоядных вродебогомолов, достаточно опасных, чтобы таскать с собой во все выездные экспедиции оружие. Не то, чтобы вродебогомолы, едва завидев человека, на него бросались. Они сторонились всего непонятного и незнакомого, справедливо полагая, что жизнь дороже. Но иногда в их тупой башке что-то щёлкало, и тогда приходилось жечь и стрелять.
Одним словом, работы пирокинетикам Опорной Базы хватало.
Но Алёна всё же проснулась слишком рано, время у неё ещё было, и поэтому она позволила себе поваляться немного в постели. Тим ещё спал, и, как всегда во сне, его лицо разгладилось, став совсем юным, почти детским. Всё портили седые волосы, не белые, а серебристо-седые, как у пожилых. Олег Ольгердович, правда, сразу сказал, что это вовсе не начало необратимого паранормального срыва, после которого человек быстро угасает в течение каких-то недели-двух, а следствие душевных переживаний. Надо думать. Тим рассказывал, что смерть Земли снилась ему с самого детства, когда он ещё ничего не понимал и ничего не умел. И отменить вероятное-свершённое, как он сам выражался, не вышло. Оно уже было прописано в будущем, прописано жёстко предыдущими поколениями войн, и оставалось только свести его к минимуму и пережить.
«Земля вернулась в космос через пятьсот лет», — сказал тогда Тим. Сказал в своей обычной манере, используя прошлое время глагола для обозначения будущего. Сказал и забыл, повторные попытки вызвать его на откровенность ничего не дали, он не понял вопроса. По-настоящему не понял, а не пытался увильнуть от ответа, Алёна это определила по его взгляду чётко, а Олег Ольгердович подтвердил.
Алёна осторожно погладила любимого по щеке. Спи спокойно, я с тобой… Тим пробормотал во сне: «Аля…», повернулся на бок, обхватил руками её ладонь и подложил себе под щеку. Человек дождя… Девушка как-то, безумно давно, в сопливом детстве и ещё на Земле, услышала одну из очень старых песен, мама часто включала ретро-передачи. Все слова той песни Алёна не помнила, но из памяти часто в последнее время всплывало несколько строк: «Ты мой любимый человек дождя. Я за каждый миг благодарю тебя. Родные люди — это ты и я. Тебя навсегда люблю».
Тихо вякнул будильник. Алёна прихлопнула его стандартной командой «Заткнись». Тим не проснулся, не проснулся даже тогда, когда девушка вытянула из- под его головы свою руку…
Бледное утреннее небо ещё смотрело глазами поздних звёзд. С запада на восток протянулись тонкие полосы пылевого кольца, опоясывающего планету. Спутников здесь не было, только кольцо, из которого, может быть, со временем что- нибудь и сформируется. Ну, а пока это была просто пыль. И ничего, кроме пыли. Но на небе она смотрелась шикарно даже днём…
До построения оставалось ещё полчаса, и пришедшие кучковались по группкам, активно обсуждая насущные вопросы. Алёна вежливо отвечала на приветы, а потом услышала голос Каспарова. Мерзкий Генка оживлённо пересказывал приятелям вчерашнее:
— Не убий бабочку, он сказал, можете себе это представить? Тут этих бабочек… — он презрительно сплюнул. — Псих конченый. И что она в…
— Ты! — взбесилась Алёна немедленно. — Заткнись!
— Да ладно тебе, — фыркнул Генка, не желая терять лицо перед своими друзьями. — Весь «Ковчег» знает, что ты спишь с ненормальным.
— Не твоё собачье дело, с кем я сплю, — на выдохе между словами «собачье» и «дело» на Алёнином кулаке вспыхнул багровый, грозно гудящий, ком огня, и этим кулаком девушка залепила в морду ненавистному Генке, тот не успел поставить блок.
Неизвестно, чем бы всё закончилось, Алёна уже ничего не соображала от ярости и готова была бить и бить гада до победного конца, то есть, до смерти. Но прибежали старшие и оттащили бешеную от поверженного врага.
