— Придержи коней, братец. Ты должен понять, что Дженни доверилась мне. Я же, устыдившись того, что сотворил, хотя и не сразу, стал просить у нее прощения. Говорил такие жалкие слова, что сам не знал, откуда они у меня берутся. А уж после этого все ей честно о себе рассказал. Не могу забыть взгляда, которым она меня тогда наградила. Боюсь, он будет преследовать меня до конца дней.
Мэтт, определенно борясь с собой и в значительной степени отвечая на собственные мысли, процедил сквозь зубы:
— Ну и ублюдок же ты, Такер.
— Ты прав. Но дело в том, что быть ублюдком с Дженни я не собирался. Просто так получилось.
— Ничего удивительного нет. Мы с Дженни знали друг друга целую вечность, много чего претерпели вместе, и она не сомневалась в том, что ты — это я.
Позиции антагонистов неожиданно поменялись, когда Такер сказал:
— Значит, говоришь, знали друг друга целую вечность и много чего претерпели вместе. Поэтому, что ли, ты переключил внимание на девушку для развлечений из салуна?
— Как я уже тебе говорил, Саманта — не девушка из салуна.
— Совершенно верно. Она хочет стать агентом Пинкертона. Кажется, использовала это в качестве оправдания, когда объясняла, почему обманывала тебя. Кстати, проявила при этом ничуть не меньше коварства, чем я, обманывая Дженни. Но если это так, то она непременно расскажет в своем агентстве, что у тебя есть брат-близнец, чтобы заработать необходимые очки. Стало быть, арест для меня — лишь вопрос времени.
— Она не скажет об этом своим людям, не посоветовавшись предварительно со мной.
— Ты для того с ней и спал, чтобы она считала себя морально обязанной сообщить тебе, что собирается предпринять, прежде чем приступить к исполнению своего замысла?
— Я спал с ней по той же причине, что и ты с Дженни. Потому что мне так хотелось. Сам же говорил, что мы больше похожи друг на друга, чем можно себе представить.
Неожиданно разозлившись, Такер заявил:
— Да. Только ты не отбирал трудовые деньги у простых работяг, чтобы пропить их гроши в салуне. Ты не разыскивал парней со сходным образом мыслей, чтобы, сбившись в шайку, легче обделывать свои делишки и получать больший доход. И ты не был настолько самоуверенным, чтобы считать, что умнее других, поскольку промышляешь воровством и разбоем.
— Я действительно ничего этого не делал, но если бы меня воспитали так, как воспитывали тебя, то…
— Только не надо этого говорить. Это не аргумент, а жалкая попытка оправдаться. Мне необходимо верить в тебя. И не только потому, что тебе верит Дженни. Просто я должен иметь близкого человека, на которого мог бы опереться.
— Мне кажется, Дженни тоже верит тебе, Такер, — произнес Мэтт. — Она определенно что-то в тебе разглядела. В противном случае никто и ничто не могло заставить ее сделать то, что она сделала.
— Ты уже объяснил мне причины. В тот момент она принимала меня за тебя.
Мэтт покачал головой.
— Я помню, что сказал. Но я также сказал, что Дженни — далеко не дура.
— Возможно, ее смутило то, что я — впервые в жизни — был абсолютно честен.
— Честен?
— Относительно того, что чувствовал по отношению к ней.
— И что, по-твоему, это должно означать?
Такер покачал головой:
— Странно, что ты спрашиваешь меня об этом сейчас. — Такер не стал распространяться на эту тему, просто сказал: — Ответ прост — возможно, даже слишком прост.
Мэтт некоторое время молчал, пытаясь оценить сказанное Такером, вернее то, чего тот не сказал. Затем произнес:
— Полагаю, ты должен поставить ее в известность о том, что решил сдаться властям.
— Зачем?
— А затем, что она отсоветует тебе это.
— Нет. Во всяком случае, сейчас.
— Это почему же? — спросил Мэтт. — Или ты успел наговорить ей мерзостей, когда она приехала пообщаться со мной? Если это так, то…
— Я велел ей уехать. Боялся, что если она останется, я не выдержу и начну приставать к ней.
— Ты что — не доверяешь себе самому?
— А ты можешь со всей уверенностью сказать, что полностью доверяешь себе, когда дело касается твоей знакомой, будущего агента Пинкертона?
— Это мои проблемы. Но я точно знаю, что Дженни будет страдать, если ты не объяснишь ей, куда и зачем идешь. Она должна быть уверена, что ты всегда говоришь ей правду. Только в этом случае она сможет примириться с тем, что случилось.
— Пусть уж лучше она немного пострадает сейчас, чем после…
— Дженни вообще не должна страдать. Она этого не заслуживает!
Не имея возможности опровергнуть это заявление, Такер лишь покачал головой. Между тем Мэтт сказал:
— Всю жизнь ты только и делал, что убегал. От полиции, забот, разговоров, объяснений… Хочешь присовокупить к списку еще и это?
— Ну, это совсем другое.
— Ничего подобного.
Такер открыл было рот, чтобы возразить, но не произнес ни слова. Вдруг он схватил шляпу.
— Скоро станет совсем темно. Я возвращаюсь в свою — вернее, твою хижину, чтобы немного поспать.
— Мы не договорили и не пришли ни к какому решению.
Такер вышел за дверь, ничего не сказав в ответ.
Когда солнце всходило в чистом утреннем небе, Такер сидел в засаде в небольшой рощице неподалеку от ранчо «Серкл-О». После напряженного разговора с братом он плохо спал, а проснувшись, понял, что Мэтт все- таки прав. Ему необходимо поговорить с Дженни.
Работники на ранчо «Серкл-О» съели приготовленный Дженни завтрак, вышли из дома и, вскочив на коней, разъехались по рабочим местам. Такер подождал, пока стук копыт растаял в воздухе, и начал подтягивать подпругу на своей лошади. Он не знал, что именно скажет Дженни, зато хорошо понимал, как чувствует себя человек, отказывающий себе в прощении за неприглядное деяние, о котором ему напоминала непрекращающаяся душевная боль. Неужели у Дженни, если он откажется от разговора с ней, будет так же болеть душа? Нет, этого он допустить не мог.
Подождав еще немного, Такер вскочил в седло, выехал из рощицы и направил лошадь к дому, как только после отъезда жильцов на работу в нем снова воцарилась полная тишина. И тут неожиданно он увидел Дженни. Она стояла в дверях и спокойно смотрела на то, как он привязывает лошадь к коновязи. Подойдя к Дженни, он сказал:
— Мне необходимо поговорить с тобой.
Дженни не сдвинулась с места.
— Может, я ошибаюсь, но ведь это ты потребовал от меня вчера, чтобы я убиралась с ранчо «Дабл-Эс».
— Да, я хотел, чтобы ты уехала. Думал, что так будет лучше для всех — и для тебя, и для меня. Но за ночь у меня, в мозгах прояснилось, и я понял, что есть сведения, которые я просто обязан тебе сообщить.
