Но сегодня Акула, видимо, все же насмелился вылезти из своего безопасного уголка. Старательно пряча от Аньки свои глаза, скрывая волнение, которое так и норовило выписаться огромными буквами на его холеной физиономии, Акула выдохнул с шумом воздух и выпалил:
— Это хорошо. К нему самому я побоялся обращаться, поэтому хочу попросить тебя…
Он поднял на Аньку полный стыда, умоляющий взгляд и продолжил:
— Мне нужна работа.
— Во как, — удивилась Анька, сползая с лестницы. — Неожиданно. Чего так? Живешь же на дивиденды, чем плохо? Или стало мало? — она с насмешкой кивнула на прозрачные стеклянные двери, за которыми маячила фигура Нины.
Акула отчаянно тряхнул головой — нет, нет! — и Анька смягчилась.
— Да ладно, — великодушно произнесла она, — чего на пороге говорить. Пошли в дом, что ли…
Она провела его к тому самому бару, где они давно — уже почти пять месяцев как! — повстречались снова, жестом указала на высокий стул, предложила виски, но Акула снова отрицательно кивнул головой, всем своим видом показывая, что настроен на серьезный разговор.
— Так чего вдруг работать потянуло? — поинтересовалась Анька, устраиваясь рядом. — Чего, не хватает? Или влез в долги, или что-то купить вздумал? Ну да, теперь у тебя тоже почти что семья…
— Не в этом дело, — глухо ответил Акула. — На все хватает. Но я… пойми правильно, — он мучительно потер лоб, — я просто хочу… чтоб все было по-настоящему. Чем-то заниматься хочу. Не прожигать жизнь, а участвовать в ней. Что-то делать. Созидать. Я ведь много умею, многое могу…
— Ага, — сказала язвительная Анька, — девчонок соблазнять!
Акула внезапно покраснел, и Анька с удивлением поняла, что он серьезен с ней, и честен в своих желаниях.
— Вот видишь, — горько сказал он, — ты знаешь обо мне только это. А ведь я учился!.. Я много знаю, я был лучшим!
— Феерично просрал карьеру, — подытожила Анька, тяжко вздохнув. — Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. От меня-то чего надо?
— Поговори с Анри, — оживился Акула. — Попроси за меня. Тебе он не откажет! Скажи, я готов и согласен на любую должность!
— Ты просишь меня поручиться, — тоном заправского крестного отца проговорила Анька, — но знаешь, чему меня папа учил? Не поручаться за раздолбаев. Никогда. Потому что в этом случае пострадает моя репутация.
— Не поручайся, — глухо ответил Акула. — Просто… скажи ему о моей просьбе.
— А сам чего? — уже с жалостью произнесла Анька.
— Боюсь, — откровенно сознался Акула. — Боюсь, что он не воспримет меня серьезно, боюсь, что не поверит, боюсь… что откупится, кинув мне пачку денег. Как обычно. Как подачку. А я подачек не хочу! — в голосе Акулы послышалась страсть, какой раньше не было, и Анька уважительно кивнула. — Я хочу сам зарабатывать, своим умом, своими руками!
— А, это да, — протянула она. — Ну, хорошо. Я ему намекну. Но и только; никаких поручительств, никаких просьб. Я не знаю, что ты там придумал, я не знаю, на сколько хватит твоих благих намерений, так что…
— Надолго, — горячо заверил ее Акула. — Я много думал… теперь работать вместе с братом, помогать ему и приносить ему пользу — это меньшее, что я могу дать.
— Искупаешь? — понимающе произнесла Анька.
Акула кивнул.
— Да, — просто ответил он. — Ты… ты тогда была права. Я ведь ничего не знал, ничем не интересовался. Я просто брал то, что мне хотелось, используя все подручные средства. Ингрид? И Ингрид тоже. Я не думал о том, что там… такая трагедия.
— Махом научился думать, — оценила Анька. — Ладно, проехали. Спрошу я у Лося, чего он думает по этому поводу. Лось добрый; может, тоже оценит твое перевоспитание.
Глава 25. Семья. Вместе
Акула отошел позвонить.
Анька, сидя у барной стойки, крутя в руках не понадобившийся бокал с почти растаявшими в нем кубиками льда, вслушивалась в его бормотание, улавливая какие-то обрывки слов, что-то про старые связи. Он говорил о каких-то активах, и Анька дотяпала, что свои денежки он не прогуливал, а то ли складывал в кубышку, то ли накупил ценных бумаг — и с толком. Готов вложиться в общее дело. Готов принести пользу.
Похоже, Акула действительно не врет — исправился. Поумнел. В его голосе появилась уверенность, напор, словно он долго плыл, и вдруг нащупал ногами спасительное дно. И теперь можно идти к берегу; спасение близко. И он выплыл, хоть и помотало его знатно.
«Хорошо, — умиротворенно подумала Анька. — Правда, было бы очень хорошо, если б они помирились, а Акула уже перебесился бы и стал человеком. Лось был бы рад. Любит же эту шершавую шкуру, этого проходимца… брат, все-таки».
— Чувствуешь себя победительницей? — раздался за ее спиной насмешливый голос Нины, и Анька, все еще пребывая в радужных мечтах, обернулась, не совсем понимая, о чем идет речь.
— Что?.. — переспросила она, и смолкла, наткнувшись на холодный взгляд бывшей подруги.
Нина улыбалась; прикусывала идеальными белоснежными зубками пухлую губку, недобро глядя на Аньку исподлобья, и та почувствовала себя неуютно — домашняя, мягкая, — под этим колючим взглядом намарафеченной красивицы.
— Ты вообще о чем сейчас?
Анька тряхнула головой, чуть прикрыла глаза, словно соображая или вспоминая забытом разговоре, оставленным незаконченным, а теперь возобновленном. От немигающего, колючего, злого взгляда Нины ей становится страшно, но она усилием воли сбрасывает оцепенение, прогоняет свой страх, тугим комом подкативший к горлу. Гос-споди, да это всего лишь Нина, эта дурочка, охотница за мужиками!
— Раньше Лассе не приходилось экономить, — ядовито ответила Нина, щуря глаза, и Анька усмехнулась. На девушке был светлый брючный костюм, добротный, отлично сидящий, подчеркивающий все прелести ее фигуры. Не крикливое платье в блестках и разрезах на всех возможных местах, и не прозрачная кружевная блузочка, каким красная цена сотка за пучок. Приличное, респектабельное. Но Нинке, которая привыкла к нищете и для которой шуба из норок была пределом мечтаний, видимо, этой изысканной строгости было мало. Воображение рисовало ей роскошную горжетку на плечах и бриллиантовый браслет на запястье, атрибуты роскошной жизни по ее скромному разумению.
— А теперь приходится, значит?
Как бы Нина не скрывала, все отлично знали, в каком гадюшнике она живет, и как истово оттуда карабкается, всеми конечностями вцепляясь в любую возможность, в любую модную тряпку, словно та — спасительная соломинка… Ну, наконец-то, выкарабкалась, слава тебе, Господи… И гонор сразу полез. Не сильно разбираясь в происхождении финансового благополучия семьи Лося и Акулы, она наивно полагала, что они живут на какое-то богатое наследство, и была неприятно поражена, когда узнала, что это не так, и что Акула вынужден был уступить Лосю бизнес, а сам теперь живет на дивиденды, которые, разумеется, во много раз меньше, чем доходы Лося. Недвижимость в Европе, личный самолет — от одной мысли о такой невероятной роскоши у Нины темнело в глазах, и она едва не до крови прокусывала губу, а тот факт, что Акула вынужден иногда — когда ему не хватает, — просить денег у Лося, Нину просто убивал на повал.
