— Да-а-а, — провыла Анька, чувствуя, как в ней снова разгорается всепожирающее желание под его вкрадчивыми пальцами, поглаживающими ее изнутри. — Го-о-осподи… Пожалуйста!
Она твердила это как заклятье, пока он не сжалился над нею и не прекратил мучить. Девушка лишь на миг ощутила подошвами прохладный влажный пол в душевой, а затем Лось снова подхватил ее под бедра, нетерпеливо и грубо, жадно насаживая на свой напрягшийся член, и Анька вскрикнула от его неистового нетерпения.
Вцепившись в его горячую кожу ногтями, она повисла на его плечах, чувствуя, как его нетерпеливые толчки подкидывают ее бессильное тело, и как блаженное, такое желанное наслаждение накатывает на нее снова, поглощая все ее существо.
— Моя, — шептал Лось, поддерживая девушку под бедра, двигаясь мягко, гибко, лаская Аньку сладко и нежно, ловя ее горячие губы своими губами. — Моя любимая… Аня, Аня… Анечка…
— Лосик мой, — бормотала Анька, изнемогая от его страсти и любви, исцеловывая его плечо, на котором удобно устроилась, покусывая в шею, — Анри… Анри… Мой самый невероятный, самый любимый Лось…
Глава 24. Семья
Анька каталась колобком по дому Лося, насквозь пронизанному весенними теплыми лучами. За окном было еще прохладно, но Анька, щурясь и разглядывая пейзаж за стеклом, разгуливала по ковру с длинным ворсом и воображала, что ходит по траве. Май был в разгаре.
— Мишка, — строго говорила она, поглаживая округлившийся животик, — ананас хочешь?
Мишка сохранял спартанское спокойствие и молчание — совсем как Лось, — и Анька сурово кивала головой своим собственным мыслям.
— А надо, Мишка! Надо! — строго говорила она и заглатывала желтый сочный кусочек. — Это, Мишка, витамины!
Поедание витаминов оказалось делом нелегким, и Анька, жмурясь от тепла и солнца, уселась прямо на пол, в теплый ворс ковра, растопырив ноги в белых носочках.
Жизнь с Лосем, такая же неторопливая и спокойная, как сам Лось, оказалась просто сказкой. Анька в свое удовольствие рисовала футуристические, почти космические интерьеры, и Лось, вечером просматривая ее работы, одобрительно хмыкал, замечая, что для современного торгового центра это самое то. Выбираясь в люди, Анька или вела сама машину — яркую, красную, похожую на божью коровку, так не вовремя выбравшуюся на снег, — или принуждала Лосиных мордоворотов отвезти ее в нужное место, по делам или развлечься, словом, ощущала себя хозяйкой все больше. Иногда ей казалось, что на дороге она встречает знакомые лица, то похотливого Винни-Пуха, то Пятачка-бармена. Глядя на их красные носы, шмыгающие от холодного ветра, Анька кровожадно размышляла, а не велеть ли мордоворотам принести ей ружье, и не открыть ли сафари на плюшевых негодников, мстя им за неуважение, оказанное ей, ныне Анне Виртанен, но вовремя унимала в себе эти хищные порывы. Лось мог не одобрить ее гонок за визжащим Винни-Пухом по пересеченной местности. И дробь в его заднице — тоже. Принципиально.
А вечером, когда Лось возвращался домой, Анька важно несла ему свое пузо, требуя поклонения, и Лось послушно поклонялся. Обнимал ее округлившийся животик обеими ладонями и прислушивался к жизни, растущей внутри ее тела.
— Лосенок, — важно говорила Анька, и Лось целовал ее, долго-долго, обмирая от сбывшегося счастья.
«Это рай!» — думала довольная Анька, загорая под майским солнышком на своем пушистом ковре. И потому появление Акулы на своей личной территории восприняла как вторжение злобных инопланетян — как минимум.
— Какого блядского черта тебе снова надо?! — проорала Анька, пыхтя и поднимаясь на ноги, не сводя тревожного взгляда с паркующейся у дома знакомой машины.
Акула нечасто бывал теперь у Лося. Совсем нечасто. За три месяца, что Анька тут провела, он был всего пару раз и не более пяти минут. Анька даже не успевала спуститься сверху, чтобы поприветствовать его своим злорадным клекотом; а потом и клекотать желание отпало. После ее эпохальной речи Акула вдруг как-то побледнел, притих, даже порядком похудел. В нем осталась острота и хищность, но ушла ленивая беспечность и вальяжная неторопливость, в светлых глазах появилось какое-то новое — неутолимое и голодное, — выражение, словно Акула о чем-то мучительно долго размышлял, и никак не мог найти ответа на мучающий его вопрос.
«Давно тебя выпороть было надо, — всякий раз недобро думала Анька, провожая его взглядом, тайком наблюдая из-за занавесок, как Акула спешно садится за руль и уезжает — так быстро, словно за ним кто гонится. — Акула, Акула… вроде, ведь взрослый мужик, а на деле-то мальчишка балованный! И раза хорошей порки хватило на то, чтобы мозг на место встал. Лось, интересно, почему тебя не драл, как собаку? А, Лось же младший. Типа, уважение!»
Нину Акула теперь тоже всегда таскал с собой, она стала его неизменной спутницей, и казалось, что Акула твердо решил исправить даже эту сторону своей жизни — личную, — остепениться, и то ли жениться, то ли просто обзавестись постоянной подругой. Может, таким образом он отдавал Нине долг — все-таки, она его освободила и не отреклась от него в тот нелегкий для него час, когда над ним потешалась вся Москва. Может, просто не мог избавиться, подсознательно ища у нее поддержки, или же она прилипла, как банный лист, а ему уже не доставало сил, чтобы взбрыкнуть и оттолкнуть ее, как прежде цинично бросить в лицо «прощай!». Но, так или иначе, а Нина теперь была с ним. Она похорошела, стала вальяжной и не такой дешевой.
Всякий раз, когда Акула приезжал к Лосю, он оставлял Нину в машине, не позволял ей сопровождать его. И всякий раз она ослушивалась — из машины выходила и долго рассматривала Лосиный дом, вызывающе нажевывая жвачку и выдувая из нее пузыри. Нина то ли знала, то ли просто надеялась, что Анька ее видит. Делала небрежный вид, рассматривала сверкающие на солнце окна в их с Лосем спальне и нахально улыбалась, откидывая с чистого красивого, по-кукольному гладкого лица темные пряди. Ее взгляд был взглядом победительницы; в нахальных темных глазах светилась решимость идти дальше, и у Аньки мороз пробегал по коже всякий раз, когда она думала, что эта красотка захочет оседлать ее, Анькиного, северного оленя, и завладеть домом, где Анька была так счастлива.
— Да вот шиш тебе, — зло пыхтела она. — Шиш! Лось на тебя даже не посмотрит! Он мне любовь до гроба обещал!
На этот раз Акула тоже оставил Нину в машине и спешно пошел к дому, оправляя на себе одежду так, будто шел на собеседование. Анька, рассматривая его поджарую фигуру, поймала себя на мысли, что Акула заметно волнуется.
— Чего это он, — пробормотала Анька озадаченно, поспешив к лестнице.
И уже самым краешком глаза она заметила, что Нинка, эта пластмассовая дешевая стерва, вылезла из машины и решительно направилась вслед за Акулой.
Когда Анька спустилась, Акула был в холле, непривычно молчаливый и напряженный.
— Анри дома нет, — сухо и неприветливо произнесла Анька, беспокойно поглаживая круглое пузо. — Зачем ты пришел?
Со времени ее свадьбы с Лосем они с Акулой не разговаривали вообще. Тот или боялся ее, как огня, или стыдился; в любом случае, ее злые слова, ее страшная правда и злое, издевательское наказание отбили у него всякое желание общаться.
