«Близнецы» свалились невесть откуда. Только что их не было – и вот они уже стоят. Один вцепился в коротко стриженные волосы Федьки, отгибая голову обезумевшего богатыря назад, второй крепко стиснул его виски ладонями. Федька рванулся… и замер, обмякнув в их руках. Глаза его закатились под лоб. Громко топоча, примчались остальные богатыри. За ними вперевалочку следовала бабка.
Федор дернулся снова… и заморгал, как внезапно разбуженный, недоуменно оглядывая столпившихся вокруг людей.
– Вы чего? – Он прислушался к себе, поглядел на свой меч, на Ирку в ночнушке, на срубленную черешню и неуверенно уточнил: – А я – чего?
– А черти тебя знают, чего ты! Может, бешенством заразился. От собачки. Страшной, – косясь то на бабку, то на Ирку, осклабился Вук.
– Ему уколы от бешенства робыть треба! – окидывая Федьку совсем не добрым взглядом, решила бабка. И удовлетворенно добавила: – Сто штук и все в живот!
– Сейчас и начнем! – согласился Вук, и его похожий на кабаний окорок кулачина изо всей силы врезался Федьке в живот. Выпучившего глаза богатыря согнуло пополам. Вук сцепил руки в замок и огрел его по затылку. Отключившийся Федор обвис на руках у невозмутимых «близнецов». Вытянув из штанов ремень, Вук сноровисто связал молодому богатырю руки.
15. Если б я имел коня
– А хлеба у нас что, нету? – отец заглянул в хлебницу и еще пошарил рукой, словно батон мог распластаться по дальней стенке в надежде, что его не найдут.
– Ой! – Мама отвернулась от плиты, прижимая к груди ложку, которой мешала кисель – на фартуке проступило малиновое пятно. Лицо у нее стало несчастное, брови сошлись жалостливым домиком. – Я забыла про хлеб! – задушенным шепотом выдохнула она. – Забыла! – И, судорожно всхлипнув, тяжело опустилась на табурет. По лицу ее скатилась слеза.
– Ну-ну… Ну что ты из-за ерунды! Я сам виноват, шел с работы, мог бы купить. – Отец немедленно кинулся к ней, засуетился.
– С этими делами света белого не вижу… Все кручусь, кручусь, все пытаюсь успеть… Как вы будете обедать без хлеба? – Мать честно пыталась справиться с истерикой, но подавленные рыдания заставляли ее тело сотрясаться. Отец заметался по кухне, пытаясь одновременно достать бутылку минералки и валерьянку.
Резко запахло пригорающим киселем.
– А давайте я за хлебом сбегаю, – негромко предложил Андрей.
Бушующий на кухне катаклизм мгновенно стих. Отец замер между холодильником и аптечным шкафчиком. Мама перестала содрогаться, выпрямила спину и отчеканила, взмахивая ложкой, как дирижерской палочкой:
– Только через мой труп!
– То есть в следующий раз я выйду на улицу в похоронной процессии за твоим гробом? – криво усмехнулся Андрей – весело ему не было.
– Ты как с матерью разговариваешь! – вяло возмутился отец.
– Да ничего я плохого не имею в виду, и вы оба это прекрасно понимаете! – устало отмахнулся Андрей. – Я просто предлагаю сходить за хлебом!
– Ты на часы смотрел? – Голос у мамы зазвенел, как туго натянутая струна.
Андрей честно посмотрел. Поздновато, конечно…
– Ларек – круглосуточный! – сообщил он.
– При чем тут ларек! – взвилась мама. – На улице темно! Там может быть что угодно!
– Стадо крокодилов под подъездом в засаде сидит – зубы точат, чтоб быть в боевой готовности, когда я покажусь! – фыркнул Андрей. – Родители! Сколько можно! Сами замучились, меня замучили! Думаешь, я не понимаю, почему у тебя истерика? – накинулся он на мать. – Я там в комнате лежу, как бревно: капельницы, одного врача привезли, второго, в аптеку, из аптеки, готовка…
– Андрей, ну что ты такое говоришь! – немедленно перебила его мама. – Ну устала я немножко, расстроилась… – Она стала быстро вытирать заплаканное лицо краем фартука. – В любом случае это не повод тебе ходить за хлебом! – Ее передернуло, словно Андрей собирался заняться чем-то неприличным.
– Так что, я теперь, как в тюрьме?! И не выйду никогда? – возмутился Андрей.
– Вот поедешь в Америку, там и будешь…
– За хлебом ходить? – неожиданно буркнул отец. – Он как будто уже в Америке! – И в ответ на непонимающий мамин взгляд объяснил: – У тебя все лицо в боевой раскраске, как у индейца на тропе войны.
Она глянула на свое отражение в витрине кухонного шкафа – кисель изукрасил не только фартук, но и все ее лицо ярко-малиновыми полосами. Она вскочила и ринулась в ванную умываться.
– Я, может, еще ни в какую Америку и не поеду – ответа пока нет! – мрачно буркнул Андрей.
– Мне кажется, у тебя неплохие шансы. Насчет Америки, – уточнил отец. – А сейчас на меня не рассчитывай. Если я тебя отпущу, она скажет, что я ради своего желудка готов сына на смерть послать!
– Ну па-ап…
– Крутись сам. – Отец вскинул руки, точно сдаваясь.
Андрей немного подумал:
– Ну хоть денег-то дашь?
Когда мать вышла из ванной, Андрей уже надевал ботинки.
– Андрей! Я что сказала!
– Мам… Я не могу всю жизнь просидеть взаперти только потому, что один раз со мной случилось что-то плохое! – Он вытащил из коридорного шкафа пакет для хлеба. – А если ты боишься, нечего меня в Америку отправлять – там змей больше ста видов, и все ядовитые! – И он взялся за дверной замок.
– Ты видишь, сын меня не слушается! Немедленно запрети ему! – Мама кинулась к отцу.
– А в Америке… – занудно-склочным тоном сообщил Андрей, – не будет ни папы, ни мамы, запрещать некому, придется своей головой думать! – И он решительно отпер дверь. На пороге обернулся и, проникновенно глядя на мать, попросил: – Только пожалуйста, когда я приду, не давай мне больше ни «сладенького киселика», ни твоего «полезного бульончика»! Мяса хочу – во-от такой кусок! – И он развел руки, как рыбак, демонстрирующий, какую гигантскую рыбу поймал.
Когда он захлопывал за собой дверь, услышал голос отца:
– Дорогая, по-моему, он уже выздоровел!
– Прум-пум-пум! – торжествующе пропел Андрей и побежал вниз по лестнице. Лифтом он не пользовался никогда – из-за окон. В элитном доме, куда они переехали всего год назад, окна на площадках совсем не походили на замызганные лестничные оконца обычных домов. Огромные, во всю стену, от пола до потолка, а главное – вид! Дом стоял на набережной, у самого Днепра, и Андрей уже год смотрел – насмотреться не мог! Спускаешься-подымаешься, лестничные пролеты идут по спирали, и в окнах то появляются, то исчезают река и островок посредине. Летом Днепр искрится, переливается на солнце, остров весь зеленый, крохотная пряничная церквушка на мысу, над самой водой… И мост идет с набережной на остров. Зимой, когда падал снег и перила укрывались снеговыми валиками, мост становился еще красивее – словно его нарисовали белой краской по темной бумаге. Андрей остановился на третьем этаже, вглядываясь в ночь – сияла подсветка аттракционов на острове, а еще дальше сплошным золотым поясом городских огней сверкал противоположный берег. Андрей немного полюбовался и побежал вниз.
