Глава 30
Отношения
После возвращения из лагеря, в десятом классе, я стала бегать к Эсланде Борисовне каждый день. И это еще больше возмущало педагогов со стажем. Дошло до того, что Наталья Ивановна, старший воспитатель в нашем корпусе, взялась раз и навсегда решить этот вопрос.
– Соня, зайди ко мне в кабинет, – приказала она и скрылась за дверью.
Это означало одно – будут ругать. Конечно, я испугалась и никак не могла понять за что? В отличие от остальных детей я не пила и не курила, матом не ругалась, ничего плохого не делала. В лагере распорядок не нарушала. Но Наталья Ивановна выглядела сурово. Она закрыла за мной дверь своего кабинета на ключ и начала объяснять.
– Соня, ты понимаешь, что у Эсланды Борисовны много работы? На нее одну сто шестьдесят детей!
У меня от этого предисловия сердце стало изо всех сил колотиться о ребра. Чуть не выскочило из груди.
– Ты понимаешь, что ты в детском доме не единственная? Психолог не должен заниматься только тобой!
Она говорила, а я от волнения не могла даже шевелить пересохшими губами. Только кивала.
– Я тебе запрещаю ходить к Эсланде Борисовне. – Она неожиданно шлепнула ладонью по столу. – Ты меня слышишь? Ты обязана находиться со своим классом, в своей группе. Заниматься общими делами.
Но почему?! Я не могла понять. Чем я должна заниматься? Пить вместе со своими одноклассниками? Курить? Воровать вещи из магазинов? Прятаться с мальчиками в укромных уголках? Мне все это было неинтересно! На все кружки, которые только были в детском доме, я ходила и так.
– Если я тебя еще раз увижу у Эсланды Борисовны, – Наталья Ивановна сверкнула глазами, – буду серьезно разговаривать уже с ней!
Для меня это была катастрофа. Куда мне теперь девать себя в свободное время? Чем занять? А главное, как вытерпеть эту невыносимую детдомовскую жизнь, если у меня отнимают единственное пространство, в котором я могу хотя бы на короткое время почувствовать себя в безопасности? После уроков я теперь всегда ходила к Эсланде Борисовне, чтобы перевести дух и хоть немного нормально поспать. Она включала мне музыку в своей комнате релаксации, выключала свет, и я спокойно спала там несколько часов подряд. Удивительно, но в десятом классе мне как воздух нужен был этот «тихий час». Единственный глубокий и безопасный сон в детском доме. Никто не трогал меня, не шугал. Не доставал и не гонял с места на место. Я знала, что Эсланда Борисовна не позволит меня беспокоить – скажет, что я на процедуре и входить нельзя.
Это было первое место в моей жизни, где я чувствовала себя в абсолютной безопасности. Это был первый взрослый, который сознательно оберегал меня и защищал. Не будь психологического кабинета и самой Эсланды Борисовны, я бы не пережила страшного подросткового кризиса, который, словно в воронку, засасывал меня в тоску по маме. Если бы не этот «тихий час» и возможность отключаться от внешнего мира, я бы запросто оказалась в психушке. Но никто из сотрудников детского дома, кроме одного-единственного психолога, этого не понимал.
После того разговора с Натальей Ивановной я проплакала, сидя на лестнице, несколько часов. И пару дней держалась изо всех сил – не ходила к Эсланде Борисовне. Пока она не нашла меня сама.
– Соня, что случилось? Почему ты больше ко мне не ходишь?
Я смотрела на нее – сердце бешено колотилось – и не могла ничего объяснить. Понимала, что нельзя говорить Эсланде Борисовне о том, что мне запретили. В конце концов, я не выдержала и просто расплакалась. Как всегда.
– Зайди ко мне завтра, – ласково попросила она.
А как я могу зайти, если меня увидят? Я ничего не ответила. А наутро решила пойти не одна, а в компании еще четырех ребят, которые тоже ходили к ней с девятого класса. Подумала, что если мы будем вместе, то ничего страшного. Не станут ругать. И после этого опять все наладилось.
А через пару недель Наталья Ивановна снова вызвала меня к себе в кабинет. Там уже сидела моя воспитательница, дочь Алии Имировны. И вот они опять – теперь уже вдвоем – стали мне объяснять, что я мешаю Эсланде Борисовне работать, что она интеллигентный человек и не может напрямую об этом сказать. Что я бессовестная и не понимаю простых вещей. Минут сорок они вдалбливали мне в голову всю эту ерунду, а я опять стояла и молчала, опустив голову.
Мне и сейчас трудно понять, почему они хотели отнять у меня то единственное, что позволяло мне выжить? Почему так стремились перекрыть единственный источник кислорода, которым стала для меня Эсланда Борисовна? Почему система детского дома не позволяет ребенку получить то, что нужно ему больше всего на свете, – отношения со своим собственным взрослым?! Единственная из всех, Эсланда Борисовна не лезла мне в душу, не выпытывала, почему я плачу, не врывалась в мой мир со своим уставом – просто ждала, пока я созрею, пока смогу прийти и о чем-то ее попросить. Она была готова ждать сколько нужно и при этом быть рядом. Мне понадобилось несколько лет для того, чтобы привыкнуть к ней. Слишком сильно оказались разболтаны человеческие настройки внутри меня. Слишком грубо нарушена детская привязанность. Взрослые всю жизнь причиняли мне только боль – сначала били, применяли физическое насилие, потом ругали и унижали – насиловали морально.
Я снова перестала ходить к Эсланде Борисовне, но на этот раз она моментально меня отыскала – поймала и остановила около туалета. Приперла к стене.
– Соня, почему ты не приходишь ко мне?!
– Наталья Ивановна запретила, – разревелась я мгновенно, – говорит, что я вас отвлекаю от дел.
– Плевать я хотела на то, что она говорит! – Первый раз в жизни я видела, чтобы она так злилась. – Ходи ко мне, как ходила! Если еще раз вызовет тебя, скажи, что все вопросы ко мне!
– Как я скажу? – У меня от ужаса расширились глаза. – Я не смогу…
– Хорошо! Ничего ей не говори. Просто приходи! Запомни, я тебе не запрещаю. Ты не мешаешь мне работать ни в коем случае. Не переживай ни о чем. Ты не лишняя. Ты хорошая! Самая лучшая девочка!
Она все говорила и говорила, старалась, чтобы я не считала себя ненужной, плохой, чтобы не держала на нее обиды. Проговорила все подробно, в деталях, так, как было понятно мне. И я услышала, что не должна мучиться сомнениями и угрызениями совести, что я не делаю ничего плохого и имею право находиться рядом с ней, когда сама этого хочу.
После того разговора я стала гораздо смелее. Даже научилась посылать куда подальше – случай с Ими-ровной стал тому подтверждением. Теперь я не дрожала как осиновый лист от постоянного страха, что меня станут ругать. Я, наконец, дала себе волю – приходила к воспитателю и говорила: «Мой распорядок будет таким: после ИЗО я у психолога». И во всех этих переменах была заслуга взрослого, который, наконец, появился рядом со мной. Я знала и чувствовала, что Эсланда Борисовна на моей стороне, что она защитит.
