Потому что его нет. Я понимала это отчетливо.
А сейчас я впервые пришла – точнее, они сами меня притащили за шиворот – к мысли, что все не так просто. Уже одно соседство сова, не пытающегося никому оторвать голову, и людей – впечатляло. Да и то, что на меня, страшную как атомное пламя, в свежих ожогах и ссадинах, покрытую пятнами неровно выросшей кожи, лысую и противную, никто не смотрел с сожалением, тоже. Впрочем, у одного из братьев все лицо было в язвах – я заметила, когда ветер скинул с него на секунду капюшон.
Здесь все равны? Новая для меня… концепция.
– Я готова, – неожиданно послушно сказала я и села на полу. Напиток не просто убрал подальше мучительный кашель, он придал мне сил.
– Подождем немного, – выглянув вниз, сказал бородатый брат. – Глупые люди доигрались с газом, сестра. Это все от неверия и жадности, так постоянно бывает. Подождем еще час.
До Великого леса мы дошли быстро. В руках братьев никакого оружия не было, а все мое снаряжение осталось где-то на развалинах колбасного цеха. Только нож на поясе и уцелел от всей прошлой жизни. Но нам не понадобилась сила, чтобы пройти – к первому сову, кружившему над нами, добавился второй, а от этой отчетливо угрожающей всему живому парочки попрятались все, кто мог.
Цирк. Моисеева. Поворот по Колесниченко – я читала на ходу редкие ржавые таблички с ничего не значащими названиями улиц. И вот уже впереди диковинные деревья, неожиданно большие, сплетающиеся кронами, покрытые странной, похожей на чешую корой.
Лес словно отрезал нас от мертвого города за спиной, а между стволами, кажется, было даже теплее, чем там, за его пределами. Убедившись, что мы в безопасности, совы стремительно улетели над верхушками деревьев вперед. Помощь помощью, а жрать им тоже надо, догадалась я.
– К Смотрителю мы не пойдем, сестра, – непонятно сказал бородач. – Сразу к Черноцвету, это великая честь для тебя!
Мне было… нет, не все равно. В кои-то веки. Мне было интересно. Хотелось увидеть, что эти люди – и, видимо, птицы тоже – считают центром своего мира. Я действительно почувствовала тепло их веры, ту надежду, которую она и должна давать.
То, чего в моей жизни не было никогда.
Черноцвет оказался человеком. Не богом, не мутантом с пятью головами, хотя я ожидала всякого, просто человеком. Лет пятидесяти на вид, совершенно лысым, как и я, – мне почему-то сразу стало легче, глядя на его блестящий вытянутый череп. Одет просто, но не в серой накидке, как братья, а в привычном для меня наряде из поношенной военной формы. Коричневое и зеленое в сложной пропорции.
– Здравствуй, Охотница! Я тебя давно жду, – сказал он, и я пропала навсегда. Утонула в его глазах, внимательных, серых, с рассыпанными по радужке коричневыми искорками. И приняла свое новое – истинное – имя.
– Я вижу пламя… – прошептала я в ответ.
– Славься! – сказали за спиной. То ли мои спутники, то ли уже совершенно другие братья, это неважно. Все теперь было неважно, кроме этих глаз. Кроме полутьмы пещеры, переделанной в жилье из какого-то подземного помещения предков. Кроме горящих черным – но ярким! – пламенем факелов на стенах.
Я наконец-то пришла домой. Родилась заново. Вся моя предыдущая жизнь – только существование замороженного зародыша. Эмбриона. А теперь я появилась на свет и издала свой первый крик, смесь жуткой боли и великой радости. Все мы рождаемся в крови и слизи, и все при рождении испытываем ужас от этого мира. Здесь мне повезло: сперва был ужас, а потом уже свет истины.
– Тебя не радует твой вид, Охотница? – продолжал Черноцвет. Картинка передо мной раздвоилась – я одновременно видела и не очень молодого мужичка в камуфляже, и переливающийся дымом и искрами пламени дрожащий силуэт. Страшно и притягательно, так оно и было. – У меня есть для тебя благословение! Возьми зеркало, возьми, не бойся.
Он протянул мне маленькое зеркало в потерявшей первоначальный цвет пластиковой рамке, все какое-то потертое, но с целым стеклом. Я осторожно взяла его и взглянула. Кошмарные пятна, из-за которых я тогда в больнице разбила дверь, на глазах исчезали, их заменяла ровная молодая кожа. Я чувствовала, как горит изнутри лицо, и знала – это тоже Великое Черное пламя. Оно преображало меня. Возвращало данный от рождения вид: не красавица, это я знала всегда, но вполне себе симпатичная девушка.
Если бы не этот блеск в глазах, словно симптом воспаленной души…
Но вот и он ушел.
– А… волосы? – с надеждой спросила я, опуская зеркало. Рука отказывалась его держать. Дрожала и падала вниз, беспомощная как плеть.
– Ты слишком много хочешь, – засмеялся Черноцвет. Сейчас я видела его как мерцающий огонек черного пламени, расплывчатый, но яркий. – Вырастут когда-нибудь. Не в этом твоя сила, Охотница.
– Славься! – шептали дрожащие языки пламени на стенах, люди за спиной, весь мир вокруг и внутри меня. И я подтвердила:
– Славься…
– И еще одно. Теперь ты – мое оружие. Мой молниеносный нож, моя пуля, мой разящий штык везде и всегда. Я дарую тебе силу. Скорость. Ты больше не человек, ты – моя Охотница.
Я знала, что это правда. Вся моя злость, вся ненависть к этому миру, накопившаяся с полузабытого Черного дня, выплеснулась наружу, создав мои новые мускулы. Мою скорость и мощь, превосходящую тренированного бойца. У меня не было больше страха внутри и слабости снаружи. Я стала огнем. Разящим черным пламенем своего нового бога.
– Славься!!! – закричала я. Мой прежде слабый голос набрал силу ветра. Пламя факелов вздрогнуло, затрещало и присело над чашками, будто испугавшись.
Так мне ли бояться какого-то глупого сталкера? Конечно, нет.
На турбазу я вообще не пошла. Сначала пришлось искать обходной путь вокруг перекрытой заборами территории бывшего храма в Анне – слово «Коммунград» я даже выговорить не смогла.
Пьяный по случаю праздника местный житель даже показал мне дорогу, надеясь на некое развитие короткого знакомства. Благодаря моему капюшону он не рассмотрел, как я прекрасна, ему повезло. Он был вежлив, насколько это возможно для здешней деревенщины, поэтому остался жив. Когда я уходила – точно был.
– Передай привет Председателю! – Ну и он мне в ответ нечто промычал с кляпом во рту.
Лес вскоре после брошенных домов – я как-то слишком быстро дошла до него, только позднее сообразив, что проклятый сталкер двинулся, наверное, другой дорогой, – не впечатлял. Кто видел Великий Шиловский лес, кто чувствовал братство и тепло Черноцвета вблизи, разве удивится чему-либо в этих скучных зарослях?
Не думаю.
Деревья мелкие, редкие, даже зверья кругом – и того не видно. Следы есть, ходил кто-то большой, но и черт с ним. Птицы – но разве это настоящие птицы? Эх, мои крылатые братья совы…
Пробираясь по скользнувшей влево от дороги тропинке, я с грустью вспоминала родной дом, свой Лес. Сколько я ни смотрела по пути на здешние человеческие поселения, я не могла поверить, что это серьезно. Что люди действительно живут так, объединяясь в некие смешные союзы и княжества, размахивая никому не нужными флагами и разговаривая заученными лозунгами.
