Измученная долгой, душной поездкой я захотела освежиться иотдохнуть, поэтому пошла помыться под душем. Я только начала раздеваться, какДоминик неожиданно появился в моей комнате и напал на меня. Боже мой, не успелая понять, что происходит, а он уже хрюкал и стонал, грубо трахая меня. Это былоочень неприятно, а он, казалось, получал удовольствие. Я снова ощутила себяпроституткой, обменивающей свое тело за ночлег.
Хорошо, подумала я, теперь-то уж, наверняка, он долженвыказать свое гостеприимство!
Я говорила себе: «Чем быстрее и чем дальше ты окажешься отэтого человека, тем для тебя будет лучше», но у меня не было больше никакихзнакомых в Милане, я устала после поездки и, кроме всего, сейчас, когда он велсебя как типичный подонок-мужлан, я чувствовала потребность выступить в ролиангела-мстителя и хотела подзадержаться здесь еще некоторое время, чтобыопределиться, как и чем могу отплатить ему. Поэтому я осталась.
После душа я почувствовала себя лучше, сменила белье, икогда спустилась вниз, Доминик уже сидел в гостиной, потягивая коктейль и читаягазету.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, будто егохамство в сочетании с душем должны были привести меня в благодушное настроение.Ну что за свинья!
– Доминик, вам действительно было так нужно нападать наменя? – резко сказала я на своем лучшем итальянском языке.
– Ну, моя дорогая, я слышал о вашей репутации иподумал, что вы, возможно, в свою очередь слышали обо мне, как о дамскомугоднике, может быть, даже от Фионы, и я хотел, чтобы вы знали, что этоистинно. А что, вам не понравилось наше небольшое любовное приключение?
– Я хочу иметь право голоса в подобных вопросах, яслишком люблю заниматься любовью, но не тогда, когда направляюсь в душ и наменя набрасываются мужчины. – Типичный образчик мужской самонадеянности:все, что я должен сделать – впихнуть в бабу член, и это должно унести ее нанебо. С этим мне доводилось сталкиваться, поэтому я добавила: – Вы многоепотеряли… я могу быть тигрицей в постели, когда соответствующим образомподготовлена и разогрета. А вам хотелось доставить удовольствие только себе –просто перепихнуться, без всякой любви…
Доминик страшно возмутился тем, что я отчитала его засвинское поведение, и я бы не удивилась, если бы он вдруг вскочил и стал битьменя – но в это время зазвонил телефон, он взял трубку и стал разговаривать.(Спасительный звонок!)
Оказалось, звонила Фиона. Она чувствовала себя неловко из-заневозможности уделить мне время, поэтому отменила свидание и сказала, чтоприсоединится к нам вечером. Я была благодарна ей, и не только из-за вежливостипо отношению ко мне.
Доминик предложил Фионе встретиться в каком-то ресторанчике,чтобы вместе пообедать, а затем весьма настойчиво стал выяснять, собираюсь ли яодеться к обеду.
– Я одета, – заявила я. – Вы не одобряете мойтуалет?
– Вполне, вполне, – сказал он, а затемдобавил, – послушайте, я не так все истолковал – и извиняюсь заслучившееся. – По его виду я могла понять, что он не привык к извинениям,поэтому я почувствовала себя гораздо лучше, предвкушая встречу вечером. В самомделе, я была уже на взводе, в готовности к весьма приятномувремяпрепровождению.
Я не была разочарована. Мы втроем отобедали в прелестномресторанчике на Виа Сант Андреа, отделанном деревом теплых тонов и кожей, сотличной кухней. Нам подали языки с устрицами, маслом и чесноком – наплевать надурной запах – и великолепные сладости – на диету тоже наплевать, – аДоминик был само очарование. Его рассказы из жизни артистического мира доводилидо гомерического хохота.
Доминик был вынужден покинуть нас на некоторое время (ондолжен был присутствовать на открытии художественной галереи) и пригласил нас ссобой, но мы отказались, потому что хотели поделиться друг с другом всем, что снами произошло за эти годы. Около одиннадцати часов вечера Доминик сноваприсоединился к нам и пригласил посмотреть его студию.
Студия превысила всякие ожидания – четыре громадных, свысокими потолками помещения в старинном миланском здании; обстановка состоялаиз антиквариата, соседствовавшего с современной скульптурой и, конечно, егособственными работами. Доминик был чокнут на животных и женщинах (он был женатнесколько раз) и комбинировал их в своих картинах самым необычным образом.
Рабочая студия Доминика была большой, хорошо освещенной ипо-своему веселой. Но наибольший интерес представлял его офис – стены,уставленные тысячами книг, в основном по искусству. В нише из-под потолкасвешивалось черное яйцеобразное кресло. Это было одно из его изобретений; Фионасела в кресло и стала раскачиваться, поставив ноги на подставку, заявив, чтооно сделано как раз для нее. Оказалось, что Доминик собственноручно изготовилкресло. Я же удобно разместилась в цвета тигровой кожи шезлонге, в цветовуюгамму которого очень хорошо вписывалась в своем бежевом платье. Доминик занялместо за своим внушительных размеров столом, и мы провели несколько часов,беседуя о его жизни, картинах и чувствах. Он был родом из состоятельной семьи исмог удовлетворить любовь к искусству без побочных заработков. Его карьера какхудожника началась около пятнадцати лет тому назад, и с тех пор цены на егопроизведения достигли бешеных размеров. Я спросила его мнение о некоторыхсовременных художниках.
– Они хороши, – с энтузиазмом ответил он. –Пусть они работают как хотят, они все великие художники.
Я немного надавила на него, чтобы он выразился болееконкретно.
– Послушай, я не хочу излагать свое личноемнение, – в конце концов признался он. – Все они воображают себявеликими мастерами – пусть они будут счастливы этим. Мне не нужно покупать ихкартины. Но я скажу тебе одну вещь. Меня не интересуют жестянки из-под супа илипочтовые штемпеля и конверты, как объекты искусства. Я – неоклассицист исюрреалист. Иногда мне хочется написать что-нибудь в традиционной классическойманере, в том числе тщательно выписать поясок на талии, накидку или роскошноебоа. А иногда мне хочется рисовать голым, абсолютно голым в лунном свете!Однако, вернемся к этим «поп»-художникам; я скажу так: обиженным природой ивоображением людям нельзя прикрывать свою ущербность прекрасным словом«искусство».
Черт возьми, по крайней мере хоть это заявление стоило того,чтобы его запомнить. Он в конце концов раскрылся и изложил свое мнение. Нокогда он говорил об уродстве, Фиона заметила, что не понимает, как Доминикможет ценить уродство – уродливых людей, уродливые ситуации.
– В уродстве есть своя прелесть – заметил он. –Все зависит от того, как взглянуть на него. Большинство художников смягчаютуродство в своих картинах. Но иногда нужно изображать уродство. Оно может бытьжестоким, но покажите его правдиво.
Его совет молодым художникам сегодня: «Позабудьте о времени,в котором вы живете, и современном искусстве. Будьте академичны».
