«Забавно, право, ведь опять сработал принцип учета и контроля. С утра учли, кто, где и когда, затем всех ненавязчиво контролируем. Еще забавнее, что журналисты остались довольны, почти никаких претензий. Один только чудак пролетел, как фанера над Парижем: ему, оказывается, сделали важный заказ на какое-то конкретное событие, а по жребию он совсем в другом месте оказался. Кто он там у нас? Норвежец? Нет, кажется, швед. Скандинав, одним словом, не повезло мужику.
Ему, дурачку, в другом повезло. Рост-то у него почти подходящий, прямо баскетбольный, и телосложение ничего, в норме, по всем прикидкам ему персональная круглосуточная охрана полагалась. Так ведь почему отпал? Пьет, оказывается, так, что любого нашего Ваню или Васю за пояс заткнет, причем действительно пьет, а не прикидывается.
На радостях, что в Москву попал свидетелем очередной „судьбоносной встречи в верхах“, все деньги, какие с собой привез, пропил. Говорят, сильно на гонорар за будущий снимок рассчитывал. И — такой облом. Плакал этот швед, как ребенок, погорел синим пламенем, как его предки под Полтавой. Когда лес рубят — щепки летят. Пусть радуется, что с него подозрение в международном терроризме сняли. Правда, знать ему об этом совершенно необязательно.»
Подозрения, кстати, сняли не только со злополучного шведа. Из первоначального десятка подозреваемых сотрудники госбезопасности методично и скрупулезно отсеивали лишних. Какая при этом проводилась аналитическая работа — непосвященные (да и многие посвященные) могли только догадываться. Когда осталось пятеро, полковник мысленно перекрестясь, забраковал для себя тех двух журналистов, которые с явным трудом объяснялись на английском языке — одного англичанина и одного западного немца, хотя, по определению, данному им вслух самим же полковником, «рожи у обоих явно протокольные». Оставалось трое…
«Блокировать бы намертво этих троих, чтобы уж наверняка. Так ведь нельзя. Не пойман — не вор, а шуму может много получиться. Доказательств никаких, одни умозаключения. И полученная информация тоже стопроцентной гарантии не дает, ошибка всегда возможна. Мы этих трех заблокируем, а в Рейгана пальнет кто-то еще. Очень красиво получится, даже не с трех — с одного раза можно догадаться, кто как выглядеть будет, а времени почти нет. Его и раньше-то, считай, не было. Завтра Рейган улетает, осталось меньше суток… Думай, полковник, думай».
Он потер рукой лоб, словно это могло как-то стимулировать процесс размышления. Но видимых полезных результатов из этой процедуры так и не извлек. Тогда, решив дать себе хоть какую-то передышку, полковник потянулся к телефонному аппарату, снял трубку и набрал номер. Смена занятия — тоже отдых, а тут можно ещё и совместить приятное с полезным — выполнить обещание, получить (возможно) какую-то новую полезную информацию и какое-то время посидеть с закрытыми глазами…
— Ты почему не спишь, котенок?
— А ты?
— Мне по должности положено. А маленьким девочкам… Ладно, отставить, у меня всего пара минут. Как прошел день?
— Нормально. Как всегда — дурдом на колесах. Хотела бы я знать, какой идиот придумал эти подиумы. Стоишь на них, как дура.
— А ты бы стояла, как умная, — почти ласково посоветовал он, по-мальчишески обидевшись за свои любимые подиумы. — Никто, кстати, не жалуется. Что ещё хорошего скажешь?
На том конце провода зажурчал низкий, завораживающий голос, совершенно не соответствовавший Майкиному облику. Казалось, что говорит взрослая, роскошно-соблазнительная женщина, а не веснушчатое рыжее существо с глазами-блюдцами. Да, не повезло девочке с внешностью, что теперь делать, но какие-то мозги есть, и на том, как говорится, спасибо. Хотя — зачем женщине мозги? Только морщин до срока прибавляют.
Полковник тряхнул головой — от усталости и хронического недосыпания он, похоже, излишне нервничает. Женщины, внешность, мозги… Все это сейчас не имеет ровно никакого значения. Если интуиция на сей раз его подвела, если и Майка ничего интересного или необычного не заметила, то останется полагаться только… Да, только на свое вечное везение. Но ведь и оно на каком-то этапе жизни может кончиться?
— Ты меня слышишь? — переспросила Майя. — Или я напрасно напрягаюсь в поисках изящно упакованных силлогизмов?
Уж эта её манерочка — говорить насмешливо, с подковыркой, да ещё с цитатами неизвестно откуда! Иногда — забавно, иногда, как сейчас, раздражает. Ни слова в простоте не скажет. Господи, и он цитатами начал оперировать! Вот уж точно — с кем поведешься, от того и лечишься. Ладно, проехали…
Иногда Майя все-таки говорит дельные и интересные, даже полезные вещи, в наблюдательности ей не откажешь, нужно только внимательно слушать. Слава богу, сцен ревности она больше устраивать не пыталась. Как-то надо из этой истории плавно выходить. Выходить…
«А тебе этого хочется, полковник?»
— А тут Пьер как раз мне кофе принес, — перескочила Майя на новый виток событий. — И так посмотрел на Белоконя и Ларису, что их словно ветром сдуло. Уж не знаю, о чем они там подумали.
— Пьер — это новый поклонник? — попытался полковник притормозить повествование.
— Опять ревнуешь, — не без удовольствия констатировала Майка. — Жаль, что не хватает сноровки тебя помучить. Он не поклонник, просто мы с ним везде сталкиваемся, по жребию. Я тебе рассказывала, ты забыл. У него дома, по-моему, невеста осталась. Но вообще-то он немного странный.
— То есть?
— Ну, не знаю… Просто чувствую. Например, сказал, что я очень напоминаю одну его знакомую. Она, мол, в Бельгии осталась. А он скучает.
— И что тут странного? Я не в Бельгии, а по тебе тоже скучаю. Алло! Что ты вдруг замолчала? Алло!
— Перевариваю услышанное, — очень серьезно ответила ему Майя. — Ты ведь в первый раз хоть как-то обозначил свое отношение ко мне.
— Ну, так уж и в первый. Потом, есть другие способы.
— Догадываюсь. Странно, как большинство людей трепетно относится к устной речи. Слово — не воробей, и так далее. Действительно, зачем слова, если, как ты говоришь, есть другие способы.
— Тебя что-то не устраивает? — резче, чем ему хотелось бы, спросил полковник. — Что-то не так?
— Да нет, все, наверное, так, — как-то очень устало вздохнула Майя. — Просто… Просто я словам очень верю. Даже больше, чем делам. Я всегда думаю, что на самом деле словами кормлюсь, поэтому так отощала.
Последнюю фразу Майя произнесла уже с обычной для неё чуть ироничной интонацией, похоже, успокоилась. Надолго ли? Надо было ловить момент, да и времени на душеспасительные разговоры уже не оставалось. Ох уж эти женщины!
— Так чем тебе твой Пьер не угодил? — как ни в чем ни бывало поинтересовался полковник. — Что там у него с невестой?
— Понимаешь, он, как о ней заговорит, сразу мрачнеет. А один раз сказал так негромко: «Только бы все обошлось…» Я к нему пристала — что, да почему, а он как-то отшутился. Я ему говорю — моя бабушка меня так утешала: «Придет время, будет и пора». Тут он на меня вообще дико посмотрел и спрашивает: «И ваша тоже?» По-твоему, не странный?
