по ошибке приставлен к тощему.
— Вот конгрессмен Овербэри,— сказал Гарольд. Мужчины переглянулись; они явно замялись и не знали, как быть, когда Клей машинально, по обычной у всех политических деятелей привычке протянул им руку, а затем быстро отдернул ее.
— Как я понимаю, вышло какое-то недоразумение.— Клей стал посреди комнаты, готовый броситься в атаку.
— Совершенно верно, сэр,— ответил коротышка обманчиво-вежливым тоном. Клей знал этот тип людей и приготовился к худшему.— Ваш друг мистер Гриффите совершил серьезное правонарушение по статье двадцать два одиннадцать-двенадцать «А» Уголовного кодекса округа Колумбия.
— Ваше удостоверение.— Голос Клея звучал резко. Их надо вынуждать к обороне.
— Удостоверение? — Тощий-толстый произнес это слово таким тоном, словно ему нанесли оскорбление.
Клей щелкнул пальцами коротышке, который стоял ближе к нему.
— Ваше удостоверение,— холодно повторил он.
— Извольте, сэр.— Коротышка был вежлив и абсолютно спокоен. Он вытащил бумажник и протянул Клею свое удостоверение; его напарник сделал то же самое. Клей достал из кармана записную книжку и не торопясь переписал в нее имена и номера удостоверений двух служащих отряда окружной полиции нравов.
— Очевидно, вы захотите ознакомиться с моим удостоверением,— начал он, но коротышка перебил его:
— Нет, я узнал вас, конгрессмен. По фотографиям.
— Хорошо.— Голос Клея звучал монотонно. Он взглянул на Гарольда, который нервно топтался за диваном, словно готовый в любой момент укрыться за ним в случае, если противник откроет огонь. Ярко-красная ссадина на его скуле начала наливаться синевой.— Зачем надо было избивать его? — спросил Клей.
— Он оказал сопротивление при аресте,— бесцветным голосом сказал высокий, словно для занесения в протокол.
— Затеял драку, так что ли? — Ну что ж, Гарольд малый задиристый. Как раз чтобы задать работу двум полицейским вдвое здоровее его...— Это было в общественном месте?
— Да, сэр, мужской туалет Капитолийского театра. В час сорок семь пополудни.
— Свидетели?
— Только мы двое, конгрессмен.— Коротышка позволил себе едва заметную улыбку.
— Итак, после того как правонарушение было совершено...
— Статья двадцать два одиннадцать-двенадцать «А».
— Знаю... Вы избили его?
— Он оказал сопротивление при аресте, и мы были вынуждены применить силу.— Тощий-толстый выступал в роли официального историка и главного свидетеля неблагопристойных действий своего сотоварища.
— Затем, вместо того чтобы взять его на заметку, вы пришли сюда. Так?
— Нам казалось,— сказал коротышка своим мягким, даже несколько женственным голосом,— что, поскольку мистер Гриффите является таким известным журналистом, следует тем или иным образом уладить это дело. Вот почему мы позволили ему позвонить вам.
— Гарольд, это ты приблизился к этому человеку или он приблизился к тебе?
— Он первый заговорил со мной. Он пошел за мной... в то место, где это произошло.
— Ты хочешь сказать, что он первый сделал тебе предложение?
— Да.— Гарольд несколько раз прокашлялся.— Да, он первый.
— Дело было не так, сэр, и мой коллега подтвердит это. Мистер Гриффите сам сделал мне предложение. Он сперва спросил, нет ли у меня огня, и я, конечно, дал ему прикурить, а потом я прошел в вышеозначенную комнату отдыха, и он пошел за мной следом и совершил правонарушение по статье двадцать два одиннадцать-двенадцать, что и было должным образом засвидетельствовано.
— А зачем вы-то болтались в Капитолийском театре? Что вы там делали?
— Извините, сэр, мы не болтались. Мы находились при исполнении служебных обязанностей. Администрация театра просила нас заглянуть к ним, так как личность, о которой идет речь, показалась им подозрительной. В театре, знаете ли, бывают школьники, особенно по уик-эндам.
— Мистер Гриффите только что сказал, что предложение сделали вы. В таком случае речь идет о завлечении, а это противозаконно.
— Это он так утверждает, а мы утверждаем обратное.— Коротышка был благодушно спокоен. Им нечего было бояться.
— Сколько раз к вам подходили с предложениями в прошлом году?
— Около семидесяти раз, сэр.
— И вы никогда не делали предложения первым?
— Нет, сэр.
— Семьдесят раз незнакомые люди хотели вступить с вами в сексуальную связь. Объясняете ли вы это своей привлекательностью?
Коротышка невольно нахмурился:
— Я объясняю это тем, что мне приказано следить за местами, где могут совершаться подобные вещи, только и всего.
— И эти вещи всегда совершаются, особенно с вами?
— Это моя работа, сэр.
— Так вот что, мистер Онзлоу.— Клей твердо запомнил имя полицейского на будущее.— То, что вы не взяли мистера Гриффитса на заметку, а предпочли препроводить его домой и вызвать по телефону его друга, наводит меня на мысль, что ни вы, ни ваш коллега не хотите неприятностей с газетами, не говоря уже о мистере Сэнфорде. Вы решили, при известных обстоятельствах обо всем этом можно забыть.
Полисмены переглянулись. Ответил тощий-толстый:
— Нет, нельзя. То, что произошло между ним и нас... между им и нами,— противозаконно. А мы все обязаны соблюдать и охранять закон, и вы не можете с этим не согласиться, конгрессмен. Но нам кажется, что такому известному человеку, как мистер Гриффите... и с такими связями...— жест в сторону Клея,— что такому человеку, как мистер Гриффите, не следует пятнать свою репутацию, ведь это, можно сказать, будет на ней несмываемым пятном и может доставлять неудобства его работодателю... и его друзьям... особенно тем из них, которые постоянно на виду у общественности.
— Сколько? — отрывисто спросил Клей. Гарольд за диваном, все время растиравший лицо, опустил руки по швам и стал по стойке смирно.
— Две тысячи,— сказал коротышка.
Клей снял трубку с телефонного аппарата и набрал номер коммутатора. Когда ему ответили, он сказал:
— Полицию.
Тощий-тонкий двинулся на него, готовый пустить в ход кулаки.
— Что вы хотите сделать?
— Пожаловаться на запугивание, шантаж, вымогательство.
Крик Гарольда:
— Клей, не надо!
— Это вы так утверждаете, но мы утверждаем иное,— сказал коротышка. Но угроза, которую он хотел выразить, была сведена на нет внезапным падением голоса на слове «иное».
— А вот увидите, что мне поверят больше, чем вам, мистер Онзлоу. И вам, мистер Говер.— Голос в трубке произнес: «Полицейское управление», и Клей ответил: «Полиция нравов».
— Можно подумать, вы большая шишка, конгрессмен,— начал тощий-толстый.
— Да, я большая шишка, мистер Говер, в чем вы сейчас убедитесь.— Голос в трубке произнес: «Полиция нравов», и Клей сказал: «Говорит конгрессмен...» — но Говер быстрым движением отсоединил телефон. Он стоял к Клею так близко,
