Мысли пронзали, жалили одна больнее другой, разжигая неуёмное пламя бешенства. Марибор сжал зубы и, смяв бессильно кулаки, отвернулся, направился обратно в общую горницу. Не видя ничего перед собой, вышел на крыльцо. Никуда не хотелось идти и делать ничего — тоже. Мысли стали вязкими и липкими, что смола, утягивали вглубь черноты. Выходит, напрасно он доверился Всеволоду. Найти паскуду и шею свернуть!
"Леший его подери!"
На мгновение Марибор представил, что Зарислава предпочтёт другого, и мир раскололся надвое. Всё показалось вдруг бессмысленным — эта твердыня, народ, земля. Князь тряхнул головой. Народ ему поверил. Заруба, Стемир, Вратко, Будевой пошли за ним, их он не мог оставить, своих братьев по оружию. А теперь ещё и степняки — всё из рук вон плохо. Внутри закипел вулканом гнев, в глазах потемнело.
— Марибор!
Князь резко выдохнул, словно ему вонзили нож под рёбра. Он остановился и с великим усилием заставил себя разжать сведённые от напряжения судорогой кулаки, обернулся.
Зарислава торопливо спустилась вниз. И Марибор, если раньше хотел бежать прочь, то сейчас возжелал сдавить её в объятиях и доказать, что она должна принадлежать ему и больше никому. Но лучше ему держаться подальше от неё, особенно сейчас.
— Ты уходишь? — растерянно спросила она, беспокойно разглядывая его лицо, убирая за ухо выбившуюся светлую прядь волос.
И этот невинный жест заставил гнев скорчиться в болезненных судорогах. Сверкнуло обручье на запястье, будто нарочно дразня. Боги, что она делает с ним, что вытворяет?
— Мы ждали тебя.
Марибор фыркнул. "Мы"? Почему не "я"? Но он промолчал, вглядываясь в её черты, плавные, мягкие. За то время, что он был у Чародуши, Зарислава изменилась, взгляд стал твёрже, и волевая осанка появилась, но она была всё ещё той девицей из Ялыни. Она не стала его, с сожалением понял князь. И тем, что спал с ней, не сделал её ближе к себе. Она рождена для воли. Из неё бы вышла преданная жрица, верная богам. Может, и не следовало брать её с собой? Соперничать с силой, которая не вровень ему. Какой-то чужой показалась в этот миг, и он едва сдержался, чтобы с губ не сорвались жестокие слова.
— Марибор, что с тобой? — спросила тихо Зарислава, приблизившись. Кутаясь в шерстяной платок, она протянула руку, погладила по щеке, так искренне, заботится о нём.
— Не пугай меня.
Дышать стало труднее, взорвавшийся было гнев рассеялся, словно туман, от её близости, покоряющего невинного взгляда. Марибор коснулся округлого подбородка, провёл ладонью вверх по мягкой щеке, обхватывая лицо возлюбленной. Чувствуя тепло ладонью, он склонился, с жадностью впиваясь в её губы, прохладные, но нежные и податливые. Зарислава ответила на поцелуй мягко, покорно.
— Я скучала, — прошептала она едва слышно, и слова её врезались клином в голову.
Одним резким движением он подхватил Зариславу на руки, что та не успела толком ничего осознать, и широким шагом направился в свои покои.
Марибор, как одержимый, опрокинул травницу на постель. Не отрывая от неё взгляда, он сорвал с себя верхнюю одежду. Зарислава, пребывая в лёгком недоумении, молча наблюдала за ним. В её глазах не было испуга — это главное, ведь он не может больше сдерживаться, она живое пламя, самое одурманивающее, поглощающее, она для него всё — свет, без которого он не сможет существовать. И хоть в голове до сих пор слышны грязные слова чернавок, он не остановится, особенно сейчас, когда она такая горячая, пахнущая медовым цветом, когда в глазах её полыхает огонь желания, а пухлые губы едва заметно подрагивают от напряжения. Марибор потянул ворот платья с её плеч, оголяя грудь, полную, опускающуюся вниз при выдохе и плавно поднимающуюся вверх при вдохе. Он огладил её с упоением, чуть сжимая, красивую, мягкую и упругую, предназначенную только для того, чтобы ласкать.
— Смотри на меня, Зарислава, — сказал он, и лишь немного спустя понял, что это прозвучало приказом.
И она смотрела, глаза в глаза. Сердце забилось галопом, а кровь начала скапливаться внизу живота тугим напором. Глаза Зариславы стали ещё ярче и были похожи на искрящийся под солнцем лёд. Обласкав её набухшие, затверделые соски, он поочерёдно вобрал их в рот, чувствуя на языке сладковатый вкус, вбирая одурманивающий чистый запах, вбирая в самую глубь обоняния тонкие веяния, но этого было недостаточно.
Его никогда не прельщало, что те женщины, которые были в его постели, сами отдавались ему, показывая все своё искусное мастерство, соблазняли и ублажали. Ведь им нужен был не он, а его тело, его положение, пусть оно и было не главным в роду. Едва ли не каждая хотела прилипнуть к нему. Его раздражало видеть их по утрам.
С Зариславой было всё по-иному. Она другая, нежная и чистая, что речная лилия, и если о ней не заботиться, она закроется и больше не покажет себя настоящей, не явит ему свою сводящую с ума красоту и нежность.
Не в силах больше сдерживать распирающее изнутри возбуждение, Марибор подтянул Зариславу к себе. Какая же лёгкая, как лебяжий пух! А он, верно, задушит её, если будет наваливаться — он слишком здоровый, а она едва достигает макушкой его плеча. Но Зарислава подалась навстречу, обняла за шею, приоткрыв губы. Смесь дразнящих ароматов — её и его собственного — тут же обдала, вызывая новую мощную волну жара в паху до болезненного тугого напряжения. И не было никаких чужих запахов, только их. В голову порывом ветра ударил дурман, как если бы он стоял на горной вершине. Дыхание шумно зашелестело, вырываясь из его груди неровным потоком, когда нежные руки оказались на его бёдрах, скользнули вверх к животу, тонкие пальчики развязали тесьму на портах. Она желает его прямо сейчас. Прижимаясь к её горячим губам, он огладил её бёдра. И когда добирался до влажных лепестков, Зарислава вздрогнула под его касанием. Прикрыв блаженно ресницы, она прижалась к его в губам, оглаживая спину, каждую напряжённую мышцу, разжигая и без того огненное дыхание, тело. Обвив ногами его бёдра, Зарислава прильнула к его тугой налившейся горячим огнём плоти. Он едва не тронулся умом.
— Тебя так долго не было, — опалил висок её шёпот.
— Прости, — Марибор обхватил её талию, такую узкую. Да он просто дурак, что покинул её, не сказав ни слова. Зариславе, по-хорошему, нужно его прогнать, а не дарить ему наслаждение. — Я должен был... предупредить.
— Не оставляй меня больше, — прошептала она с каким-то отчаянием, от которого под рёбрами сжалось всё в терновый узел.
Терпение покинуло его, он подался вперёд, скользнув в её тело до самого упора. Она вздрогнула, выгнулась, впиваясь ногтями в кожу, от чего внутри всё сотряслось. Он желал владеть ей и делал это чуть резче и жестче, слыша через грохот сердца её всхлипы, что срывались с влажных раскрывшихся губ. И заводился ещё больше, не мог иначе, слишком истосковался, слишком безумно хотел её. В остывших за время его отсутствия покоях быстро стало душно, и прохладная испарина покрыла его спину, плечи. К лицу Зариславы липли рассыпавшиеся по постели золотисто-светлые волосы, мерцание которых завораживало. Она испытала наслаждение быстро, испустив тихий стон. Марибор, шумно дыша, сквозь грохот слушал сбивчивое дыхание Зариславы. Прижав её к себе, он излился. На короткий миг она замерла в его руках, а потом её тело обмякло, растаяло, как масло на огне. Он не отстранился, продолжая быть в ней как можно дольше — никогда ей не насытится. Её присутствие само по себе будоражило.
