Наволод зажёг ещё лучин, краем глаза пронаблюдал за княжичем, но ничего не сказал, позволив тому выйти наружу. Сунув ноги в войлочные валенки, что сразу и жарко стало, Пребран поспешил за порог, на ходу натягивая на уши меховую шапку. Снег в темноте сиял белым покрывалом, с неба падали густо хлопья. Княжич щурил глаза, задрав подбородок, вглядываясь в темень, наблюдая, как кружат узорами искрящиеся крупицы.
До ушей Пребрана донёсся хруст. В следующий миг ворота раскрылись, посыпало со створок. Во двор вошёл мужчина. Сын узнал отца сразу. Пребран хмыкнул себе под нос и отвернулся.
"Уж его-то не хватало".
Князь часто наведывался в Волдар, особенно после того, как прибыла от Денницы Радмила с младенцем, но Пребран знал, что отец приезжает вовсе не к дочери, а к нему. Князь всё не решался заговорить о том, что произошло с его сыном в Агдиве, узнал обо всё со слов Радмилы.
Кольнуло шею, и Пребран невольно схватился за неё ладонью, но ничего не почувствовал — уж много времени прошло, а левая сторона лица так и не ожила, благо, хотя бы спала синяя до черноты сетка. И волосы его оставались белые, зимой так и вовсе казалось, будто припорошены снегом.
— Ну, здравствуй, — проговорил Вячеслав приблизившись.
Пребран обратил на него взор. Отец постарел, не такой уж высокий в росте, плечи немного опущены, и морщины у глаз прочертили угрюмые линии.
— Доброго здоровья, князь, — Пребран и сам бы рад говорить просто, а обида почему-то душила, хоть отец и не виноват перед ним ни в чём, разве в том только, что пытался вразумить сына.
— Не надумал возвращаться? — задал Вячеслав всё тот же вопрос, что и год назад, и два года… — Уже, почитай, четвёртая зима.
Князь старался не давить, но малейшее упоминание о возращении в крепость вызывало шквал противоречивых чувств. Сколько раз Пребран обещал себе держать себя в руках, а всё не выходило. Он не нуждался ни в чей заботе и хотел быть один, чтобы его никто не трогал. С Наволодом ему проще и дышать и жить. А там, в Доловске, как представит стены-темницы, так не по себе делается, будто не на родину, а на казнь его вынуждают идти.
— Нет, не надумал, — ответил с натугой княжич, отводя глаза.
— Не уж-то отшельником решил стать? А как же земли, народ…?
— Так брат, поди, уже взрослый. В отличие от меня, по словам Радмилы, он приносит надежду и большую пользу, чем я. Тебе и успокоение, есть, кому передать правление.
— Не язви, Пребран, — в тоне князя появилось железо. — Не надоело тебе в обиду бросаться? Чай, не маленький уже.
— Да что ты знаешь обо мне?! — не сдержался Пребран и вспылил, щуря гневно глаза, раздувая пар.
Вячеслав помрачнел, отвёл взор, видно, раздумывая и подбирая слова.
— Как видно, ничего, — признал он. — Просто… приехал повидать тебя. И сказать, что не забыл. Ты мой сын. Прости.
Вячеслав собрался, было, уходить, но Пребран, разрываясь на части от вины и бессилия перед собственным гневом, сделал шаг навстречу, остановил его, чувствуя, как внутри камнем давит боль.
— Как матушка?
Князь остановился, повернулся.
— Скучает и переживает. Она родила мне наследника, но не отшельника, — укорил всё же он. — И мне очень жаль, что ты не можешь найти в себе силы, чтобы вернуться.
— И мне жаль, — он готов был отрезать себе язык, но вопрос невольно сорвался. — Радмила говорит, что Зарислава двойню родила, сыновей…
— Да, это так. Уже по три зимы будет им, говорят, на князя Марибора больно похожи.
Пребран в досаде сжал губы и отвернул лицо, словно ему влепили пощёчину. Не было ещё и дня, чтобы он не вспомнил её. Думал, что Радмила нарочно рассказала ему весть о рождении детей возлюбленной, чтобы он не тешил себя надеждой, да видно, правда всё.
— Я буду в Волдаре ночь, с зарницей выезжаю. Коли надумаешь, жду тебя, — с этими славами Вячеслав покинул двор.
Пребран глядел ему всё в след, хоть тот уже и скрылся давно за воротами. Глаза застилала пелена, мороз жёг лицо и кусал руки, но княжич не чувствовал ничего. Вдруг он вздрогнул и, смяв кулаки, вернулся в избу. Не разуваясь и не скидывая тулуп, упал на лавку и, сорвав шапку, яростно отшвырнул её в сторону, пронизал пальцами волосы, зажмурился, стискивая зубы до ломоты в челюсти.
— Тебе нужно отпустить её и начать жить своей жизнью, — послышался из угла голос волхва. — Поначалу будет тяжело, но всё образумится… со временем, и всё пережитое покажется не таким уж и безысходным.
"Лучше бы не приезжал отец и не травил душу", — подумал только Пребран, но вслух ничего не сказал.
Поднял голову. В темноте он не разглядел лица Наволода. Всё это время волхв не заговаривал с ним о его судьбе, княжич просто жил с ним, помогая в храме. Даже у Радмилы в хороминах Пребран не был ни разу за всё это время. Он никак не мог смириться с тем, что Зарислава его отвергла и выставила вон за стены. Много раз порывался вернуться, много раз ненавидел себя за проявленную слабость перед ней, много раз проклинал себя за это. Каждый раз, когда он не находил силы жить, его что-то удерживало, кто-то тянул назад от отчаяния, чья-то невидимая сила, а в голове вновь и вновь раздавался голос травницы…
— Я прощаю тебя… — прошептал Пребран едва слышно.
Он поднялся и, раздевшись, пошёл в клеть, прилёг на лавку, закрывая глаза.
Поутру его в избе волхва не окажется.
КОНЕЦ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ЧАСТИ ДИЛОГИИ
