Кайл долго стоял, глядя в окно. Мгновением раньше это стекло ловило их тепло. И вот теперь… эта проклятая холодная поверхность отражала только размытую, затуманенную картину. Он был один. Ноги у него дрожали. Он должен был записать слова, которые увидел. Сохранить эту вечную эмоцию. Ведь ради этого он был музыкантом или нет? Чтобы никогда не расставаться с тем, благодаря чему жил.
Кайл схватил лист бумаги со стола, записал слова. Они были верными. Они звучали правильно. Они говорили о том, что было в нем. Наконец-то… Они наконец появились, и голова у него раскалывалась. Кайл был в отчаянии. Но все видел ясно.
Ему нужно выпить. И много. Он прошел по коридору, швырнул листки и пластиковый пакет на свою кровать. Потом надел пальто, вызвал такси. В первом попавшемся баре Кайл выбрал столик у самой стены, чтобы его оставили в покое, и заказал несколько порций виски.
Он пил до тех пор, пока его мысли не растворились в алкоголе. В этот вечер ему требовалось забытье. Лечение было эфемерным, и Кайл это знал. Утром ничего не изменится, и ему придется с этим как-то справляться. Но в этот вечер Кайл хотел быть пьяным. Слепым и одиноким. Ничего не чувствовать. Больше никакой музыки. Никаких нот. Никаких песен, которые выходят из его внутренностей, унося страсти.
О, лучше бы Корин дала ему пощечину в ту самую секунду, когда его рука сбилась с курса.
– Оставьте всю бутылку.
– Это неразумно, мистер.
– Оставьте эту чертову бутылку. Пожалуйста, – добавил он со вздохом.
– Нет. Я сбился с курса.
21
Когда Кайл толкнул входную дверь, которую он пытался открыть в течение добрых десяти минут, было шесть тридцать пять утра. Он столкнулся нос к носу с Дэном в кальсонах в цветочек, за спиной которого стояла Джейн в пеньюаре-кимоно.
– Это ты устроил весь этот бардак?
Кайл не ответил, грубо оттолкнул их с дороги, дошел до кухни, время от времени натыкаясь на стены, и рухнул на первый попавшийся стул.
– Где ты пропадал? Я всюду искала тебя.
Джейн включила свет.
– Выключи!
Дэн нажал на выключатель и вопросительно посмотрел на Джейн. Та прошептала ему на ухо, что придет за ним в случае необходимости. Потом она встала перед братом и подбоченилась.
– Браво.
Кайл положил голову на стол и прикрыл ее руками. Джейн подвинула табурет и спросила, что произошло.
– Я сбился с курса, – промямлил он.
– Что?
Кайл повторил те же слова.
– Я ничего не понимаю.
Он резко поднял голову и вышел из себя.
– Проклятье, Джейн, это не так уж и трудно! Я попал именно туда, куда идти не хотел. Я фальшивка. Я сделал совсем не то, что пообещал себе. Я вышел из своей жизни.
Она накрыла ладонью руку младшего брата. Он оттолкнул ее.
– Мы не свободны. Знаешь об этом? Свобода… эта чертова свобода, которая как будто у тебя есть, так вот, ее не существует. Все это… глупость…
– Ты пьян, – твердо прервала его Джейн. – Иди спать.
– Нет! – выкрикнул он, вставая. – Я схожу с ума. Разве ты не видишь, что я схожу с ума?
– Успокойся, Кайл! Успокойся.
Он, спотыкаясь, вернулся к стулу и снова сел. Несколько минут молчал, потом прошептал:
– Я хотел… я хотел быть хорошим человеком, Джейн… Я так этого хотел…
Кайл опять прикрыл голову руками. Джейн снова увидела его мальчиком, когда он оставался в постели, замуровавшись в удушающее молчание. Она действительно считала, что музыка его спасет. Иногда у нее появлялись сомнения, словно плохое предчувствие. Иногда, как в этот вечер, она приходила в ужас. Где ветки дерева? За что уцепиться, чтобы не утонуть? «Только за надежду на то, что все может измениться». Если нет, то что станет с ней, с Джейн?
