Когда же кто-нибудь поговорит со мной?
Я заговариваю с каждым, кто приносит мне еду и уносит мой горшок. Но мне все отвечают молчанием. Моя камера темная, но сухая; моя постель сносная. И сейчас не холодно.
Но почему ко мне никто не приходит?
Что правда, то правда: я стал богатейшим человеком во Франции благодаря долгам вельмож и дворян. Большинство своих земельных владений я получил в качестве возмещения их неоплаченных счетов или тех денег, которыми я их ссужал, чтобы они могли покрыть свои расходы на участие в войне, восстановить хозяйства или выкупить себя самих или своих детей из плена. Как они, должно быть, ненавидят меня! Почему я ничего не подозревал? Я даже не предполагал, что они могут на меня ополчиться. Я согрешал, искушая придворных и даже короля роскошными вещами, которые привозил из самых удаленных уголков мира. И опрометчиво думал, что их задолженность мне служила гарантией моей безопасности. Я только теперь понимаю, что без защиты Агнессы их заемные обязательства давно бы превратились в петлю на моей шее.
В глубине души я понимаю все свои ошибки и заблуждения. Королю, наверное, известно о моих тайных сношениях с дофином. Но я общался с Людовиком исключительно по его личным нуждам и никогда и ничего не замышлял против его отца. Я же должен был обеспечить безопасное будущее своему роду, своим потомкам. Через несколько лет Людовик станет королем, и мне и моей семье понадобится его покровительство.
Неужели королю донесли о моей связи с его наследником? Возможно, он узнал, что я был в числе тех, кто помогал устраивать второй брак дофина с юной Шарлоттой Савойской, внучкой бывшего папы Феликса V, – брак, которому король всячески сопротивлялся. Может быть, Людовик сам рассказал отцу о моем соучастии? Честно говоря, король противился любому браку наследника с женщиной, выбранной сыном, а не им самим. Ради чего я тогда помогал дофину? Ради своего дела, конечно же! Я хотел, чтобы он тоже был моим покупателем, и легкомысленно полагал, что его отцу знать о том совсем не обязательно. Тем более что на тот момент Людовик уже был отлучен от двора.
Я с удивлением узнал, что в начале 1451 года Карл VII предостерегал сына от любых контактов и сделок со мной. Это было в то самое время, когда Людовик добивался от отца разрешения на брак с Шарлоттой Савойской и вскоре после того, как мне пришлось уговаривать Феликса V отказаться от папского престола, чтобы у Церкви остался лишь один папа, которым Карл VII решил сделать Николая V.
Феликс доводится Шарлотте Савойской дедом. Быть может, он не желал видеть ее потомка на французском троне? Королева Франции, чей дед был лишен папского сана? В феврале король отказался благословлять брак сына с Шарлоттой, но Людовик успел провести церемонию бракосочетания раньше, чем смог прибыть и предотвратить ее королевский герольд. Верит ли король в то, что я содействовал этому браку и, значит, поощрял неповиновение его сына? Если да, тогда выходит, что я виновен в тягчайшем из преступлений, сравнимым с цареубийством – а именно: в оскорблении монарха, равноценном государственной измене. Ведь именно мой законник договаривался о приданом невесты всего за три месяца до моего ареста. И не успели мне предъявить обвинение, как он сбежал к дофину, ища защиты и спасения. Да, мой арест вполне мог быть связан со всем этим делом.
Но еще хуже то, что я поддержал деньгами поход герцога Людовика Савойского против союзника Франции, могущественного миланского дома Висконти. Почему я так сделал? В своих действиях я никогда не руководствовался политическими мотивами. Мною всегда двигали только коммерческие интересы. Это чистая правда. Но правда и то, что я также имел дело со знатными вельможами и высокопоставленными сановниками моей страны, а это уже так или иначе сопряжено с политикой. Но я никогда не желал политической власти. Моя стезя – коммерция. Переговоры любого рода приносят прибыль. И помощь своей стране в конечном итоге тоже приносит выгоду. В делах нельзя подчиняться эмоциям.
Глава 26
Как долго я здесь нахожусь? Они уже два раза перевозили меня в другие темницы – каждый раз завязав мне глаза и не обмолвившись со мной ни словом. Почти ежедневно я получаю вместе с едой записки. Мои агенты на свободе активно занимаются подкупами. И мне дали понять, что король выразил готовность простить мне все остальные проступки, если меня признают невиновным в отравлении Агнессы Сорель. Чтобы делать такие заявления, он должен знать, что на мне вины нет. Или он задумал устроить все дело так, чтобы меня признали виновным. Но как меня могут признать виновным?
Это нелепое и скандальное обвинение обернулось пагубными последствиями для моих родных, компаньонов и напарников. Для всего моего мира! Мои дома, мое состояние, мои товары – все было конфисковано. На меня работали и родственники, и многие друзья детства. Что с ними всеми теперь будет? Что будет со мной? Пока что никаких известий по поводу суда до меня не доходило.
Но приходит письмо, а с ним – самые горестные для меня новости. Моя дорогая, любимая жена Марсэ скончалась. Я знаю, что она многократно пыталась получить разрешение на свидание со мной, но всякий раз ей отказывали. Как я страдал от того, что ей приходилось сносить мой позор. Марсэ лишили всех ее домов, даже тех, что она унаследовала от родителей. Она сделала все, что смогла, чтобы спасти из нашего дома в Бурже фамильное серебро и столовое белье, входившие в ее приданое. И спрятала их в Менету-Салоне – еще одном моем величавом особняке за чертою города. Я очень тоскую по моей Марсэ. Один, в темной камере, я оплакиваю свою драгоценную любовь, мать моих детей и отраду для всех нас, ее домочадцев! Она была хорошей и верной женой – всегда и во всем поддерживавшей меня, никогда не задававшей лишних вопросов и воспитавшей наших детей сообразно моим ожиданиям. Ее кончина опустошила меня. Я безутешен…
Ради нее, ради моей Марсэ, я старался не падать духом. Ради нее надеялся выбраться из того затруднительного положения, в котором я вдруг оказался. Но ее больше нет. Мое второе сердце перестало биться…
У моего сына Жана, архиепископа Буржского, имеются нужные и надежные связи. Я даже дал ему кольцо с сапфиром, которое когда-то оставила мне королева Иоланда, чтобы я мог беспрепятственно попадать к королю, когда мне это было нужно. Может быть, это кольцо еще раз сослужит мне добрую службу? Боюсь, что нет. Сомневаюсь, что король согласится принять Жана даже с этим кольцом.
Эти бесконечные дни в заточении только усугубляют боль в моей душе – боль из-за предательства. Я был верным поданным своего короля и страны. И лишь оказавшись в темнице, я понял, насколько стал неудобен для всех. Король задолжал мне денег больше, чем в состоянии вернуть. Быть может, он думал, что я аннулирую его долги в обмен на публичное признание моих заслуг во время торжественного вступления в Руан? Но как же я мог это сделать, будучи связан долговыми обязательствами с крупнейшими заимодавцами мира, у которых я сам брал ссуды? Неужели Карл действительно думал, что я аннулирую его долги, разорив тем самым себя? Как бы там ни было, он сделал большее, нежели просто разорил меня – причем совсем другим и гораздо более болезненным способом. Ведь моя любимая Марсэ умерла, не вынеся позора!
