Это был Николас Греко; он зачем-то хотел встретиться со Слейтером и обещал подъехать в любое удобное время.
— Мистер Греко, — ответил Винсент, — я не вижу никакого смысла встречаться с вами ни сегодня, ни когда-либо еще. Питера Кэррингтона обвинили в убийстве из-за того, что вы отыскали горничную, которая по каким-то своим соображениям теперь утверждает, что двадцать два года назад под присягой дала ложные показания. С чего я должен хотеть встречаться с вами?
— Мистер Слейтер, на сей раз я ни на кого не работаю. Просто не в моем характере оставлять неувязки в делах, которые я расследую. Насколько я понимаю, возможно, в суде Питер Кэррингтон признается, что совершил все эти преступления, не отдавая себе отчета в своих действиях. Но разве не возможно, что на самом деле все было по-другому? Вы ведь его близкий друг и помощник, так, пожалуйста, уделите мне полчаса. Выслушайте меня.
Винсент Слейтер молча захлопнул телефон.
Он обернулся. На пороге стояла Кей.
— Никто, Кей, — ответил он. — Какие-то придурки развлекаются.
57
Как и предвидел Коннер Бэнкс, когда прокурор Барбара Краузе получила рапорт о том, что Питер Кэррингтон пытался покинуть пределы больничной палаты, с применением силы открыв запертую дверь, она потребовала немедленно созвать экстренное заседание суда, и требование было удовлетворено.
В половине третьего она, адвокаты и Питер Кэррингтон снова предстали перед судьей Смитом. Как и прежде, зал суда был битком набит представителями прессы и зеваками.
Мы с Винсентом Слейтером сидели позади Маркинсона и Бэнкса. Я не могу даже выразить, что я чувствовала. Пожалуй, вернее всего будет сказать, что я оцепенела. Всего за несколько дней я — своим предположением, что участницей того разговора в часовне, который я случайно подслушала двадцать два года назад, была Сьюзен Олторп, — если верить адвокатам Питера, установила мотив, который мог побудить Питера убить ее. Мне предъявили запачканную кровью сорочку, которая была на нем в ночь исчезновения Сьюзен, и я заплатила его мачехе миллион долларов, чтобы она отдала ее мне. Это было вымогательство, но у меня не оставалось другого выбора. А после того, как я выложила эти деньги, с меня потребовали еще большую сумму. Кроме того, я наведалась к лучшей подруге Сьюзен Олторп и узнала, что Сьюзен называла Гэри Барра своим приятелем. Произошло слишком много всего, и я до сих пор не успела толком в этом разобраться.
У меня на глазах Питера, моего мужа, моего любимого мужчину, ввели в зал суда, униженного и растоптанного, скованного по рукам и ногам, и поставили под прицелом телекамер, чтобы в вечерних новостях его мог увидеть весь мир.
Вид у прокурора, когда она поднялась, чтобы говорить, был торжествующий и гневный одновременно. С каждым произнесенным ею словом я ненавидела ее все сильнее и сильнее.
— Ваша честь, вот уже во второй раз этот человек, обвиняемый в двух убийствах и подозреваемый еще в одном, нарушает условия освобождения под залог. В первый раз он покинул пределы своего поместья и направился к дому семьи Сьюзен Олторп, причинив им тем самым огромную боль. При этом серьезно пострадал один из полицейских, которые пытались его задержать. Этой ночью Питер Кэррингтон пытался силой открыть дверь своей больничной палаты в еще одной попытке сбежать. Полицейские доложили мне, что он яростно дергал дверь на протяжении не менее чем минуты. К счастью, у него ничего не вышло.
«Питер, — подумала я, — ох, Питер. О чем ты сейчас думаешь? За что нам этот кошмар?»
— Ваша честь, — продолжала между тем прокурор, — от имени государства я ходатайствую о том, чтобы залог в размере двадцати пяти миллионов долларов, внесенный Питером Кэррингтоном с целью добиться разрешения на пребывание в Центре по изучению нарушений сна, был изъят в пользу государства. Кроме того, мы просим, чтобы до заседания суда Питер Кэррингтон содержался под стражей в тюрьме округа Берген. Трудно представить себе человека, более его склонного к побегу. Риск слишком велик.
Коннер Бэнкс нетерпеливо дожидался, когда прокурор закончит свою речь. Наконец настал его черед. Он поднялся со своего места за адвокатским столом и приготовился обратиться к судье. Уверенность в себе, которую он излучал, внушала мне некоторую толику надежды. Он взглянул на прокурора с таким видом, как будто не мог поверить в то, что только что услышал, и начал свою речь.
— Ваша честь, давайте поговорим о риске побега. Если бы Питер Кэррингтон хотел скрыться за границей, он вполне мог сделать это еще двадцать с лишним лет тому назад. Однако же все эти двадцать с лишним лет он прожил в собственном доме, стараясь не обращать внимания на оскорбительные для него толки, помогал следствию, а теперь, зная, что по собственной воле никогда не поднял бы руку на другого человека, попытался найти объяснение преступлениям, которые он, возможно, совершил. А возможно, не совершал.
Срок был еще слишком маленький, чтобы можно было ожидать какого-то отклика от ребенка, которого я носила, но, клянусь, я ощутила, как он еле уловимо одобрительно шелохнулся у меня внутри.
Коннер продолжал свою речь:
— Цель освидетельствования Питера Кэррингтона в клинике по изучению расстройств сна заключалась в том, чтобы определить, страдает ли он лунатизмом, и если да, установить частоту приступов и их тяжесть. Врачи, обследовавшие моего подзащитного, сообщили, что показатели его неврологического статуса во время сна крайне нестабильны и недвусмысленно указывают на наличие у него серьезного расстройства сна, называемого парасомнией. Врачи, просмотревшие видеозапись ночного инцидента, также сказали мне, что, по их мнению, мой подзащитный в это время явно находился в состоянии лунатизма и совершенно не отдавал себе отчета в своих действиях.
«А он молодец, — подумала я. — Господи, пожалуйста, пусть судья поверит ему».
— Ваша честь, — возвысил Бэнкс голос, — мы не оспариваем того факта, что Питер Кэррингтон встал с кровати и пытался выйти из палаты. Однако, учитывая повышенные меры безопасности, которые были приняты при помещении моего подзащитного в клинику и о которых он был не только прекрасно осведомлен, но еще и оплачивал их из собственного кармана, совершенно ясно, что этот эпизод стал следствием тяжелейшего расстройства, которым он страдает. Изъять залог в двадцать пять миллионов долларов за действия, в которых он не отдавал себе отчета, было бы чудовищной несправедливостью.
Судья Смит внимательно выслушал обе стороны, потом вскинул голову, и наши глаза на миг встретились, перед тем как он обратился к собравшимся в зале суда. Интересно, что он увидел в моем взгляде? Распознал ли мою отчаянную надежду на то, что он все поймет? Когда он начал говорить, сердце у меня заколотилось как безумное.
— Должен честно признаться, с более необычными обстоятельствами в деле об изъятии залога мне сталкиваться еще не приходилось, — произнес он. — Я прекрасно понимаю, что лунатизм может стать предметом разбирательства на предстоящем суде по делу мистера Кэррингтона. Разумеется, сейчас я ни в коей мере не оцениваю ни позицию государственного обвинения, ни обоснованность защиты ссылкой на лунатизм. Сегодняшнее заседание призвано исключительно дать ответ на вопрос, была ли попытка мистера Кэррингтона нарушить условия освобождения под залог намеренной и подлежит ли внесенный им залог в размере двадцати пяти миллионов долларов изъятию в пользу государства. Защитник обвиняемого не отрицает, что мистер Кэррингтон пытался покинуть больничную палату, в которую его поместили.
