Книга Слово как улика. Всё, что вы скажете, будет использовано против вас - Джон Олссон

– И не вздумай пойти в полицию. Английская полиция очень строга. Сначала они посадят тебя на пять лет в тюрьму, а потом отправят домой. Все будут знать, что ты была проституткой, – он закурил. – Я отпущу вас домой, когда вы отдадите мне долг и заработаете мне достаточно денег.

Когда босс ушел, женщины находились в состоянии шока, они не знали, что делать. Ситуация казалась безнадежной. Они ничего не знали об Англии и даже не надеялись, что полиция войдет в их положение. Угроза тюрьмы в чужой стране их ужасала. Они решили, что им придется делать то, что велено. На следующий день рано утром один из многочисленных посланников босса привез два мобильных телефона. Босс предпочитал этот способ связи с ними, когда к ним направлялся очередной «клиент». Редко какой день проходил без звонков. Клиенты были на удивление разными, разных возрастов, но все они ожидали от девушек, что те будут угождать любым их прихотям, включая связывание и порку. Казалось, не было того, с чем им не приходилось мириться, для босса не существовало никаких рамок в обращении с ними. Каждую пятницу он приезжал и забирал деньги за аренду, в счет долга и половину остального заработка. После чего у них мало что оставалось, как бы тяжело они ни работали. Некоторые из их клиентов также были информаторами босса и сообщали ему, сколько они заплатили за услуги, так что лгать о размере заработка было бесполезно, тем более что плата была фиксированная. Им было запрещено оставлять себе чаевые. Девять изнурительных месяцев они выполняли все приказы босса, боясь выйти на улицу, боясь говорить с незнакомцами, слишком напуганные, чтобы жаловаться. Наконец, настал день, когда босс сказал им, что они могут ехать домой. Он сказал, что они отдали свой долг и что в любом случае они выглядели, как он выразился, «старыми».

– С вами больше никто не хочет спать, – сказал он, – вы уже не те, что раньше.

Несмотря на оскорбление, это был счастливейший день в их жизни. На следующий день они улетели в Карасту.

Дома женщины решили заявить в полицию, надеясь, что Романа арестуют. Но это оказалось проще сказать, чем сделать. Внешне дружелюбные и благожелательные, полицейские пальцем не пошевелили для того, чтобы задержать Романа. Однажды человек из полиции навестил Катерину дома и сказал ей, что у Романа есть «влиятельные друзья» и что ничего нельзя сделать. Чуть позже ей позвонила Мария и наказала остерегаться: Марию сильно избили и предупредили держаться подальше от полиции. На следующий день двое мужчин вломились в квартиру Катерины и избили ее на глазах у ее сына. Еще несколько дней она получала телефонные звонки: незнакомый голос говорил, что ей лучше бы «заткнуться». Перепуганная, она отправилась домой к матери в надежде у нее укрыться. Вскоре объявилась Мария и сказала, что им небезопасно оставаться в Карасте. Поговорив, они решили вернуться в Соединенное Королевство и попросить там убежища. В страхе за свою жизнь они сбежали из страны и улетели в Лондон. На въезде в Англию они сделали заявление о тех причинах, которые побуждают их просить убежища. Их впустили в Соединенное Королевство, предупредив о том, что по их делу будет проведено расследование.

Агентство, занимающееся этим делом, попросило меня сравнить то, что эти женщины рассказали о причинах своей первой поездки в Соединенное Королевство сотрудникам по делам иммиграции, с тем, что они рассказали в полиции у себя на родине, вернувшись из Англии. В частности, агентство настораживало то, что заявления женщин были лишены эмоций. На их взгляд, если женщин принудили к проституции, то они должны были возмутиться этим и выразить свои чувства в заявлениях. На первый взгляд, в этом была доля истины. Например, о своем приезде в Соединенное Королевство Катерина пишет:

Нас перевезли в Англию на корабле. Мы прибыли в ночное время. Сотрудник поставил печать у меня в паспорте, и я прошла таможню. Там меня встретили мужчина и женщина. Они отвезли меня в [название города]. Здесь нам с подругой выделили квартиру. Через некоторое время приехал начальник и объяснил мне мои обязанности. Он сказал, что мы должны оплатить долги перед ним и поэтому должны работать проститутками, так как другой работы нет. Мы решили последовать его указаниям.

Я был вынужден согласиться с иммиграционным контролем – этот отчет действительно казался эмоционально невыразительным. Я подумал, что дело, может быть, в неточном переводе. Возможно, работу выполнил человек, привыкший чаще переводить официальные правительственные документы, а не повседневные тексты? Я решил заказать второй перевод. Я мог выбрать переводчика сам и обратился к бакалавру английской словесности, несколько лет работавшему в Карасте и к тому же имеющему степень по карастскому языку. Однако, к моему удивлению, второй перевод по тону мало отличался от первого:

Мы плыли в Англию паромом, добрались ночью. Сотрудник поставил печать у меня в паспорте, и я прошла таможню. Снаружи я встретила пару, они отвезли меня в [название города]. Мне и Марии выделили комнату. Вскоре приехал начальник и рассказал нам, что мы должны будем делать. Он сказал, что мы должны отдать долг и что мы должны работать проститутками, так как другой работы нет. Мы решили ему подчиниться.

Остальное заявление показалось мне столь же невыразительным. Например, вот что Катарина написала в заявлении в карастскую полицию о том, как еще в Карасте ей предложили работу:

Роман сказал мне, что в Англии я буду жить хорошо. Нужна была домработница в загородном доме. Он сказал, что это очень хорошая работа. Он сказал, что скоро я заработаю достаточно, чтобы забрать в Англию сына, что там он получит образование лучше, чем дома, в Карасте. Я не знала, что стану проституткой. Марии сказали, что она будет официанткой в дорогом ресторане в Лондоне.

Это мало отличалось от отчета Катерины британским чиновникам:

Разговора о проституции не шло, и я бы никогда на это не согласилась. Роман сказал, что есть хорошая работа в чьем-то доме. Он сказал, что я буду домработницей и что будет хорошая зарплата. В конце концов, мне должны были разрешить перевезти моего мальчика жить со мной, и что он будет ходить в школу Англии.

Агентству, разбирающему прошение Катерины об убежище, предстояло решить два вопроса. Первый, не касающийся лингвистики напрямую, – это вопрос о том, действительно ли женщинам грозило жестокое обращение или даже смерть по возвращении в Карасту. Второй вопрос – отличался ли их отчет работникам иммиграционной службы от заявления в полицию Карасты.

Вопрос о правдивости текста, строго говоря, не является лингвистическим, зато к лингвистике относятся вопросы структуры повествования и рассуждения. Так, Мартин и Роуз (2003: 22—23)[59], исследователи дискурса в традиции М. А. К. Хэллидея, проанализировали то, как люди формулируют свое отношение к положительным и отрицательным переживаниям. На их взгляд, основной посыл личного повествования заключается в том, чему тот или иной опыт научил человека. Он структурируется посредством системы оценки. Согласно Мартину и Роузу, мы формируем наше отношение на основании наших оценок и используем язык для того, чтобы выразить это отношение. Важной составляющей этих структур является то, как мы себя чувствуем, и то, как мы выражаем эти чувства. Далее я изложу соображения Мартина и Роуза о лингвистическом выражении чувств в рассказах людей о своей жизни и объясню, почему я полагаю, что это в данном случае неприменимо. Как я упоминал выше, в повествованиях этих двух женщин меня заинтересовало отсутствие эмоциональности. Возможно, поэтому их рассказы и показались иммиграционной службе сомнительными. Учитывая, что многие беженцы покидают свои родные страны при травмирующих обстоятельствах, мне стало интересно, не проводились ли исследования на тему того, как выражаются эмоции в заявлениях беженцев и иммигрантов.