У него, конечно, были возможности найти работу в Питсбурге, но он не воспользовался ими (это было сопряжено с риском разоблачения тюремного прошлого). Да и мешало это литературному труду. А он явно не отступал от намерения стать профессиональным писателем. Очевидно, что и решения превратиться в О. Генри он не менял.
Основания для этого были. Мы упоминали о письме-приглашении из Нью-Йорка. Долгим путем (через Новый Орлеан) дошли в Питсбург известия (и чеки!) и о других публикациях его рассказов (не зря он, не смущаясь отказами, настойчиво бомбардировал своими рукописями десятки американских газет и журналов!). В октябре он писал Дженнингсу, что литературой, считая с 1 августа, он зарабатывает в среднем по 150 долларов ежемесячно[216]. Едва ли это в полной мере соответствовало действительности. Видимо, не все месяцы бывали «удачными», иначе не объяснить сотрудничество с местной газетой «Диспатч». То была главным образом репортерская работа. Правда, публиковал он там и юмористические тексты: стихотворения и сценки. Рассказов «Диспатч» не печатала. Конечно, это был «шаг назад» и такая работа не удовлетворяла. Но она приносила небольшой доход, а деньги были необходимы.
За полвека с лишним до этого грязный промышленный Питсбург сильно разочаровал другого писателя — англичанина Томаса Майн Рида. Очевидное раздражение вызывал город и у О. Генри. Он с первого взгляда невзлюбил его и эту антипатию сохранил до конца дней. Буквально через месяц после приезда сюда, в своем первом письме Дженнингсу в Коламбус, он сообщал:
«Я заявляю, что Питсбург — самая гнусная дыра на всём земном шаре. Здешние обитатели — самые невежественные, невоспитанные, ничтожные, нудные, растленные, грязные, сквернословящие, непотребные, непристойные, нечестивые, испитые, жадные, злобные твари, каких только возможно себе вообразить. По сравнению с ними обитатели Коламбуса — настоящие рыцари без страха и упрека»[217]. В другом письме тому же адресату он сетовал: «Единственная разница между П. и О. П. («П» — Питсбург; «О. П.» — то есть Ohio Penitentiary — каторжная тюрьма штата Огайо. — А. Т.) заключается в том, что в первом разрешается разговаривать за обеденным столом»[218]. «Задерживаться здесь дольше, чем необходимо, я не собираюсь», — писал он. Но, видимо, было нечто, что тому препятствовало. Ведь покинуть столь ненавистный Питсбург он смог только в марте 1902 года — то есть лишь через восемь месяцев.
Что же ему мешало? А что мешает большинству людей поехать туда, куда они хотят? Конечно, нехватка денег. Недоставало их и нашему герою. Но как это сочетать с фактом, что пусть не очень много и нерегулярно, но он всё-таки зарабатывал? Да еще и брал взаймы.
Как вспоминал всё тот же сосед по комнате, по причине хронического безденежья Портер был вынужден частенько брать в долг — и у него, и у других людей: у тестя, приятелей, знакомых. Однажды он даже обратился к доктору Уилларду из тюрьмы в Огайо с просьбой взаимообразно выслать ему пять долларов[219]. Всё это свидетельствует не только (и, возможно, не столько) об отчаянном безденежье нашего героя, сколько о его непрактичности и финансовой безалаберности. Можно, конечно, говорить об уже тогда явно излишнем интересе к спиртному, о покере, в который любил сразиться Портер (и сражался — по нескольку раз в неделю). Но главное не в этом, а в абсолютной неприспособленности писателя. Вот чего он был начисто лишен, так это способности управлять собственными финансами. Но с другой стороны — а была ли у него вообще возможность научиться этому? Когда он работал в аптеке в Гринсборо, финансами распоряжалась бабушка, у Холлов он денег не имел и жил на всём готовом. Затем, в Остине, у Хэрроллов — в течение трех лет — не платил ни за стол, ни за квартиру, а все деньги тратил на одежду и развлечения. А потом женился, и бюджет семьи оказался в твердых руках Атоль. Стоит ли удивляться, что деньги у него никогда не задерживались: ни в «голодные» питсбургские годы, ни в «тучные» нью-йоркские — даже после того, как к нему пришла слава и гонорары потекли рекой. Они испарялись совершенно волшебным образом. Куда? Едва ли на этот вопрос Портер смог бы внятно ответить: исчезали, а куда — непонятно.
Он мечтал вырваться из Питсбурга. И ему было куда ехать — в Нью-Йорк: через месяц-два после выхода из тюрьмы его наконец-то настигло письмо Гилмэна Холла, тогда еще редактора нью-йоркского журнала «Эврибадиз» (к тому моменту он, правда, уже сменил место работы и редактировал другой журнал — «Энелиз»). В письме содержалось предложение сотрудничать, регулярно поставляя рассказы. Холл предложил 75 долларов за рассказ и пригласил Портера приехать в Нью-Йорк, чтобы обсудить детали. Тот ответил, завязалась переписка, первые рассказы отправились в Нью-Йорк, а затем были опубликованы в «Энслиз».
Но в Нью-Йорк, несмотря на настойчивые призывы, Портер так и не смог выбраться — ни тогда, осенью 1901-го, ни позднее, в начале зимы 1902 года. Холл недоумевал. Наконец автор признался, что у него финансовые сложности, и попросил выслать 100 долларов — «на дорогу». Холл выслал требуемую сумму, договорились, что 22 марта автор будет в редакции. Однако ни 22-го, ни позднее он так и не появился. И вот здесь завязывается небольшой детектив: Холл забеспокоился и начал подозревать, что стал жертвой мошенничества. Сначала он написал в Питсбург, но ему не ответили. Затем, чтобы развеять подозрения (или укрепиться в них), он послал несколько страниц рукописи Портера и его письмо с просьбой о вспомоществовании на графологическую экспертизу: она должна была установить, является его автор жуликом или нет. Утром 31 марта пришел ответ эксперта: «нет, не является, он честный человек», но «некоторые особенности почерка» свидетельствуют о том, что «обладает меньшей твердостью воли, чем того требует работа», «он легко загорается, но отсутствуют признаки того, что работа будет обязательно завершена», «…что врагом, с которым ему следует бороться, является присущая ему тенденция изменения отношения к работе или отказа от нее, если она идет вразрез со складывающимися обстоятельствами»[220].
Вот таким был результат экспертизы. Конечно, для нашего современника сам факт обращения к графологу удивителен. Но, не забудем, то было самое начало XX века, и такое «исследование» ни у кого не вызывало сомнений. Экспертам верили и полагали их выводы научно обоснованными (как, впрочем, и выводы френологов, физиономистов, антропологов и т. д.).
Интересно, ознакомившись с заключением, не озадачился ли Холл вопросом, «а стоит ли вообще связываться с таким автором»? Вероятно, да. Но в то же время видел в нем «искру Божью». Предощущал успех.
А пополудни, в тот же день, 31 марта (бывают совпадения!), пришло письмо из Питсбурга. Автор благодарил за присланные деньги, но, по его словам, они непонятным образом «испарились», и просил о новом чеке на ту же сумму, заверяя, что теперь-то уж точно потратит их на билет до Нью-Йорка.
