Вместе с представителями «Морфлота» Сашей Трубкиным и сменившим его Валерой Филипповым консульский отдел регулярно устраивал для отдела К Мадсена приемы на борту пассажирских теплоходов «Эстонии», «Балтики» или «Надежды Крупской», курсировавших между Ленинградом и Лондоном. Датчане приходили вместе с женами и детьми, для них устраивался концерт силами художественной самодеятельности судна и обильное угощение за счет капитана. Вечера затягивались до полуночи и являлись для полицейских предметом длительных и приятных воспоминаний в течение всей последующей навигации. Часто тот или иной полицейский не выдерживал русского гостеприимства, «перегружался» горячительными напитками, и тогда К. Мадсен давал указание отвезти подчиненного домой на служебном автомобиле, который специально для этих целей подгонялся к трапу.
Непременным гостем на судах был также и начальник поста полиции порядка на причале Лангелиние старший ассистент полиции порядка Калле Динесен. Он отвечал за поддержание должного порядка на причале и исполнял свои функции с большим достоинством и подчеркнутой важностью. Ему было уже за пятьдесят, впереди «маячила» пенсия, и небольшая, но руководящая должность, связанная к тому же с приятными представительскими обязанностями, льстила его самолюбию. Впрочем, это был добрый и веселый человек, внешне чем то напоминавший артиста Гафта, оставивший после себя только приятные воспоминания.
Отделение наружного наблюдения ПЭТ было сравнительно небольшим, и оно еле-еле справлялось со своими обязанностями. Нужно признаться, что задача им была поставлена непосильная: сдержать натиск дружно и напористо работавших разведслужб Варшавского блока. «Обслуживание» одной советской резидентуры было не по плечу датчанам, а уж о полном охвате противника вообще речи быть не могло. Поэтому датчане работали выборочно: неделю за одним объектом, неделю — за другим, и тем самым в общем-то держали нас всех в напряжении. Шапкозакидательских настроений у нас не было и в помине.
Нашей резидентуре удалось нащупать канал, на котором «наружники» переговаривались между собой по радио, и тогда выход на оперативные мероприятия стал для нас более безопасен. Мы примерно представляли, в каком районе и за кем работали бригады НН. Но однажды, выручая из засады одного нашего сотрудника, мы продемонстрировали им нашу осведомленность, и датчане перешли на кодированные переговоры, смысл которых нам был уже не известен. Так ценой спасения товарища мы лишились важного оперативного преимущества.
Этот товарищ сидел с агентом в ресторане и не подозревал, что ресторан оцеплен контрразведкой и что в конце встречи он будет арестован с поличным. Когда наш оператор доложил о результатах прослушивания эфира, резидент принял решение послать в район засады консула А. Серегина. Консул был заядлый рыбак, он быстро собрал свои рыболовецкие причиндалы, сел в машину и «погнал» к ресторану. Он припарковался поближе к входу, вылез наружу в полном рыбацком облачении — куртка с капюшоном, болотные сапоги по пузо, в руках спиннинг с сачком! — и смело дернул на себя дверь. Наружка не успела даже среагировать.
Появление рыбака в фешенебельном загороднем ресторане произвело фурор. Посетители, обслуживающий персонал замерли в ожидании — чего хочет эта верзила?
Консул быстро отыскал взглядом нашего сотрудника, подошел к его столу и, не обращая внимания на удивленного агента, негромко сказал:
— Витя, ты что ж, дружок, манкируешь? Ты же обещал поехать на рыбалку, а сам тут водку пьянствуешь с каким-то хмырем!
Витя Кедров, небольшого роста, щуплый и худенький парень с редкими белобрысыми волосиками на голове, смотрел на Серегина и ничего не соображал. Какая рыбалка? Он в жизни не держал удочки! Потом до него стало доходить, что консул появился здесь неспроста, глаза стали принимать осмысленное выражение. Консул не стал дожидаться, когда мнимый рыбак прозреет окончательно, а взял его за рукав и потащил к выходу. Зрелище было не для слабонервных: незнакомый верзила на глазах у почтенной публики, со спиннингом и подсачником в одной руке, другой грубо волочил клиента ресторана на выход, а тот, не поспевая, спотыкаясь и падая, семенил за ним ножками, словно нашаливший сынок за отцом…
Консул втолкнул Кедрова в машину, дал газу и на глазах у изумленной контрразведки на полной скорости поехал в посольство.
После этой операции «Ы» датчане насели на нас всем составом и перешли на код.
Прощай, Дания!
Пора! В Москву! В Москву сейчас!
А. С. Пушкин Моя командировка в Дании длилась четыре с половиной года. Признаться, я изрядно соскучился по дому, морально и фрйически устал от оперативных и бытовых неурядиц, поэтому уезжал из Копенгагена без сожаления. В страну мы с женой приехали с одним ребенком, а домой возвращались уже вчетвером — в 1974 году у меня в Копенгагене родилась вторая дочь.
Мне не удалось сделать революционного вклада в копилку советской разведки, но уезжал я в Москву с чувством исполненного долга. Дания стала для меня хорошей школой жизни, она открыла мне дверь в Скандинавию, расширила кругозор и создала базу для будущей работы в Швеции и на Шпицбергене.
Двадцать два года спустя я узнал, что Дания сыграла и роковую роль в моей биографии. В доверительной беседе с представителями СЭПО,[47] по приглашению которой я в течение трех дней в феврале 1996 года находился в Стокгольме, я узнал, что датские власти внесли мою фамилию в «черные списки» и тем самым закрыли въезд во все страны Скандинавии. Я отношу это на счет предательства Гордиевского, потому что ни в какие открытые конфликты с датскими властями во время моей командировки в Копенгагене я не вступал.
Впрочем, запрещать въезд в страну и объявлять иностранцев нежелательными персонами — это прерогатива компетентных властей этой страны. Я не держу зла на датчан, тем более чисто формально у них имелся повод для того, чтобы оградить датское общество от моего нежелательного присутствия.
Всем, кому я должен, того прощаю!
Память все-таки изменяет с годами, и за давностью лет она, вероятно, утратила многое из того, что мне довелось пережить, увидеть и услышать двадцать с лишним лет тому назад. Забываются фамилии и имена, становятся расплывчатыми события, но самое главное, кажется, осталось со мной.
Человеку свойственно окрашивать в розовые тона свое прошлое. Не являюсь исключением из этого правила и я.
Дания вызывает в моей памяти самые добрые чувства.
Прощай, Дания!
НЕЛЕГАЛЫ
— Я не то, что вы предполагаете, я не француз Дефорж я Дубровский.
А. С. Пушкин. Дубровский На Парижской сессии Генеральной ассамблеи ООН, проходившей в ноябре 1951 года, страны Запада протащили в повестку дня вопрос о судьбе греческих детей, «похищенных и насильно увезенных» за «железный занавес». В Греции только что закончилась гражданская война, в которой левые силы потерпели поражение. Дети погибших и попавших в тюрьмы коммунистов и социалистов, как и десять лет назад в Испании, остались беспризорными, и они были вывезены в СССР, Румынию, Болгарию и другие социалистические страны. Запад использовал любой повод для нанесения ущерба своему идеологическому противнику.
