Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Сам Бердяев умер в 1948 году с чистой совестью, за письменным столом, не выпуская перо из рук, прославляя Сталина и держа Библию под рукой. Похоронен он был на старом кламарском кладбище, а на первом этаже его дома устроена ныне церковь Святого Духа (входящая в юрисдикцию Московской патриархии), иконостас для которой написал отец Григорий Круг.
Бердяев был не единственным известным русским философом в малоизвестном местечке Кламар. В доме 11-бис на улице Сен-Клу (rue de Saint-Cloud) жил с семьей в середине 20-х годов (с 1926 по 1928) философ Лев Платонович Карсавин. Он принадлежал к тому главному направлению Русского религиозно-философского ренессанса, начало которого было положено Владимиром Соловьевым (к направлению этому относят отца Павла Флоренского, отца Сергия Булгакова, Евгения Трубецкого, Семена Франка, Николая Лосского). Вместе с другими философами, обременявшими ленинскую Россию излишком культуры, Лев Карсавин был выслан из России на «корабле философов» в августе 1922 года, жил и печатался в Берлине, еще в 1925 году начал сближаться с евразийцами, а летом 1926 года переехал в Кламар, самое гнездо «левых евразийцев», на всех парах шедших к сближению с большевиками. В Кламаре посещала Карсавина его красавица сестра, знаменитая дягилевская балерина Тамара Карсавина.
Лев Платонович Карсавин стал главным теоретиком левого евразийства, он напечатал два десятка теоретических статей в газете «Евразия». Понятное дело, что Карсавин отстаивал подчинение индивида коллективу и возлагал большие надежды на гуманизацию большевизма. Понять подобную слепоту философа не так просто, но, может, Карсавин с еще более философским спокойствием, чем Бердяев, взирал на страдания русских крестьян и пролетариев…
В 1928 году Карсавин переехал в Литву и возглавил кафедру всеобщей истории в Каунасском университете. В Каунасе Карсавин читал лекции и писал по-литовски, издал пять томов своего фундаментального труда «История европейской культуры» (рукопись шестого тома была изъята при аресте и утеряна). При вторжении советских войск в Каунас друг Советов Карсавин не бежал на Запад, несмотря на уговоры домашних, и вскоре был уволен из университета. Какое-то время он еще возглавлял музей в Вильнюсе и, может, за эти годы успел познать в распятой Литве степень гуманизации большевизма. Тем более что вел он себя смело до безрассудства. Он, понятное дело, хотел пострадать. Но хотел ли он, чтобы пострадала его семья? Кто поймет душу философа?
Карсавин был арестован чекистами в 1949 году, получил десять лет лагерей (в соответствии с Конституцией, воспетой Бердяевым и Джамбулом) и был препровожден в Воркуту по этапу. Он продолжал писать религиозно-философские статьи и за колючей проволокой, создал кружок из заключенных, вел с ними духовные беседы и сгорел от чахотки в лагере Абезь, не дожив до своего семидесятилетия. Склони голову перед могилой зэка, вечно коммунистический Кламар…
Надо сказать, что в этом некогда столь «русском» Кламаре жило, умирало и даже было похоронено много наших соотечественников, некогда известных если и не всему «русскому Парижу», то уж наверняка всему «русскому Монпарнасу». Ну, скажем, похоронен здесь друг Бориса Поплавского, Константина Терешковича, Ильи Зданевича, Ивана Пуни и Пинхуса Кременя, уроженец польской (тогда еще русской) Лодзи Морис Блюм (или Блонд). Учился он на художника в Варшаве, не доучился (денег не хватило), уехал в Берлин (где и встретил впервые Поплавского), потом в Дрезден, в Лейпциг и, наконец, в Париж. Здесь он выставлялся на многих коллективных выставках (в том числе и в обжитой уже предыдущим поколением «Ротонде») и даже на нескольких персональных выставках. Названия иных из коллективных выставок, где он был представлен, свидетельствуют о круге его друзей – «Русские художники Парижской школы» (1961), «Малоизвестные большие художники» (1961), «Художники Монпарнаса» (1970), «Русский взгляд» (1974)…
Bahb
Русское предместье Утренний визит полиции • Последний пригородный адрес Цветаевой • Русские художники в Ванве
На территорию городка Ванва (Vanves), примыкающего к парижской заставе, столько раз покушались его влиятельные соседи (в последний раз Париж отобрал кусок земли у Ванва в 1860 году), что стал он едва ли не самым крошечным селением в департаменте Верхней Сены. В 1718 году правнук Великого Конде Луи-Анри Бурбонский приобрел это имение вместе с его замком, построенным Мансаром. Ныне в бывшем замке (улица Жюльена Мишле, № 5) разместился местный лицей.
В церкви Сен-Реми, что красуется на площади Республики, уцелели старинные хоры, часть старого нефа и абсида XV века, а также относящееся к XIII веку основание колокольни и портал в стиле «пламенеющей» готики.
В XVIII веке Ванв славился мягкостью и чистотой вод в его источниках, что позволяло процветать здешним прачечным. Поскольку жилье в этом недалеком пригороде (всего в каких-нибудь 5–6 километрах от собора Нотр-Дам) было в начале прошлого века все же дешевле, чем в «собственно Париже», здесь селилось много небогатых эмигрантов, в том числе и русских. На улице Микеланджело (по-французски, понятное дело, Мишель-Анж) в доме № 61 была устроена православная церковь Святой Троицы, иконостас которой написал отец Григорий Круг.
А в доме № 65 по улице Жан-Батиста Потена (бывший № 33) снимала свою последнюю пригородную квартиру русская поэтесса Марина Ивановна Цветаева.
22 октября 1937 года в доме на улице Жан-Батиста Потена произошло чрезвычайное (для мирного Ванва) событие: четверо полицейских явились в 7 часов утра в квартиру Цветаевой, чтобы произвести обыск. Полицейские бессмысленно рылись в русских бумагах мужа Цветаевой, агента НКВД С.Я. Эфрона, взяли бумаги с собой и вызвали Цветаеву на допрос в полицию. Полиция (случайно или намеренно) опоздала почти на две недели. Эфрон давно уже был отозван в Москву и бежал. В воспоминаниях подруги Цветаевой Марии Сергеевны (Муны) Булгаковой-Степуржинской, записанных В. Лосской, рассказывается, как ее муж – таксист Степуржинский, сама Муна и Марина с сыном вывозили Эфрона из Парижа в сторону порта, откуда советский корабль должен был его доставить в Россию.
На допросе в полиции Цветаева читала стихи и излагала полицейским легенду об отъезде Эфрона в Испанию. Возможно, что Эфрон был отозван в связи с грубо проведенной его агентурой операцией убийства советского перебежчика И. Рейса (Порецкого). Считают, что сам Эфрон не участвовал ни в убийстве Рейса, ни в убийстве сына Троцкого, однако похоже, что убийцы были завербованы и направляемы именно им. Об этом писала позднее, в частности, в своих письмах на имя руководства КГБ дочь поэтессы Ариадна Сергеевна Эфрон. В этих письмах она просила восстановить их с отцом доброе имя советских «разведчиков» и характеризовала деятельность отца как работу «вербовщика-наводчика».
Бежав из Франции, Эфрон сдал семью куратору из органов (В.И. Покровскому), который и выдавал мужнино «жалованье» М.И. Цветаевой. Нетрудно предположить, что он просил у поэтессы в обмен о каких-то негласных услугах, скажем, о контактах с эмигрантами. Может, именно этим объясняется то, что Цветаеву вскоре перевели из Ванва в захудалый отель «Иннова» на бульваре Пастер. Возможно, она пыталась оправдать удаленностью Ванва свои все более редкие встречи с прежними друзьями. На самом деле ее уже, видимо, побаивались в эмигрантских кругах. Понятно, что и для прощания перед отъездом на родину ей пришлось пригласить не прежних, а «новых» и «молодых» (к тому же просоветски настроенных) друзей. Согласно инструкции московских кураторов, ее и сына никто не должен был провожать на вокзале Сен-Лазар…
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
