Сзади Нарвские были ворота,Впереди была только смерть…Так советская шла пехотаПрямо в жёлтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:«Жизнь свою за други своя»,Незатейливые парнишки —Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,Внуки, братики, сыновья!
Здесь мы видим прямую цитату из Евангелия от Иоанна:
«Несть большия любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Иоан, 15:13).
Однако в данном случае есть и другие библейские смыслы: ворота и смерть. Вспоминаются слова из 9 псалма:
«Возносяй мя от врат смертных» (Пс. 9:14).
Эпитет жёлтые жерла Берт не случаен: желтый – цвет подлости, измены, золота и корысти (вспомним хотя бы название рассказа Максима Горького «Город жёлтого дьявола»). Эти слова – клеймо фашистского дьявольского режима, построенного на человеконенавистничестве и корысти.
Этот режим обличал великий сербский святитель Николай Велимирович:
«Всем нам известна их философская теория насчет пространства и освоения его: чтобы продвинуться и захватить… сады, виноградники, огороды, поля, луга, леса, реки, горы и так далее. Но вы, сербы, вместе с Богом воскликните в ужасе:
«Как же это вы сделаете, если там живут тысячи и тысячи людей, братьев ваших, которые признают Того же Единого Творца и Отца – своего и вашего? Как?!» «Легко сделаем, – отвечают они. – Совсем легко. Людей мы огнем повыжигаем, а их леса, поля и виноградники себе заберем. Людей покосим, а их капусту себе оставим, чтобы росла для нас. Людей повылавливаем, поснимаем с них одежду, а их голыми потопим в воде. Людей уничтожим, как гусениц, а их добро и золото заберем себе. Людей потравим ядовитыми газами, а их зерно, вино и елей оставим себе. Людей изгоним в пустыню, пусть вымирают там от голода, а сами сядем за их столы, будем есть, пить и веселиться»[80].
И от этого человеконенавистнического режима спасли нас «незатейливые парнишки, душу свою положившие за други своя». Пройдя тяжелейшие испытания, русские люди всё же остались людьми, внутренне дорожившими православными ценностями, несмотря на их внешний временный запрет. Этот парадокс чётко определил Александр Твардовский в своей поэме «Василий Тёркин»:
В бой, вперед, в огонь кромешный,Он идёт, святой и грешный,Русский чудо-человек.
Наконец, глубоко христианским является стихотворение А. А. Ахматовой «In memoriam»:
А вы, мои друзья последнего призыва!Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,А крикнуть на весь мир все ваши имена!
Да что там имена! – захлопываю святцы;И на колени все! – багровый хлынул свет,Рядами стройными проходят ленинградцы,Живые с мертвыми. Юля Бога мёртвых нет.
Ключевые слова, искажённые советской цензурой, находятся в конце: «Для Бога мёртвых нет». Они, в конечном счёте, восходят к словам Евангелия от Матфея:
«А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22:31–32).
Эти слова пронизаны живой верой в воскресение из мертвых. Багровый свет несет смысловую нагрузку алого цвета – цвета Пасхи, «Праздника праздников» и воскресения. Христианскими смыслами наполнена и поэзия Ольги Федоровны Берггольц, которая всю блокаду трудилась в Ленинграде. Они могут появляться в её стихах совершенно неожиданно. Ольга Федоровна описывает блокадников, пешком возвращающихся после разборки на дрова и доски разбомбленного дома. И вдруг – так пронзительно:
Вот женщина стоит с доской в объятьях,Угрюмо сомкнуты её уста.Фоска в гвоздях – кок будто часть распятья,Большой обломок Русского Креста.
(Ленинградская осень. Октябрь 1942).И действительно, распятый, голодающий, терзаемый Ленинград в своей основе – город Святого Петра – распятого в 67-ом году римскими мучителями.
