Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
– Говори! – напомнил Годунов. – Чего замолчал? Говори.
– А что теперь?! – сказал Трофим. – Раньше надо было говорить.
И опять повернулся к царевичу. Царевич смотрел на него. Глаза у царевича сильно слезились, он моргал, слезинки катились, а глаза опять слезами наполнялись. Надо было промывать глаза. Чего же они так, думал Трофим, или нарочно залечили, что ли? Никого он теперь не узнает.
Но царевич вдруг сказал:
– А я тебя видел. Ты приходил сюда.
Голос у царевича был слабый, Трофим едва расслышал. Царевич приготовился ещё сказать, но сил не хватало, он облизнул губы. Трофим наклонился ниже…
Но его оттолкнул Годунов, наклонился над царевичем и быстро-быстро заговорил:
– Батюшка-царевич! Отец наш родной! Только скажи…
Царевич поморщился, сказал:
– Уйди.
Годунов отпрянул. Царевич уже громче повторил:
– Уйди! Кому я говорю!
Годунов шагнул к двери. Царевич свёл брови. Годунов вышел за дверь. Царевич строгим голосом спросил:
– Кто здесь ещё есть? Ну?!
Бельский выступил вперёд.
– Уйди! – велел царевич.
Шагнул Эйлоф. Царевич прогнал и его. Шагнул поп. Царевич усмехнулся и сказал:
– А ты, Феодосий, останься.
А, подумал Трофим, вот кто это – поп Феодосий, царский духовник. Поп подошел к двери, прикрыл её. Царевич опять посмотрел на Трофима и сказал почти обычным голосом:
– Я знаю. Тебя из Москвы призвали. Ты спрашивал, чем меня били. Так?
Трофим кивнул – так.
– И я сказал, что я не видел, – продолжил царевич. – Потому что сзади били. Так?
Трофим опять кивнул. Царевич посмотрел на Феодосия, сказал:
– Скрывал я. Грех на мне.
Феодосий согласно кивнул.
– Велик ли этот грех? – спросил царевич.
– Нет, – ответил Феодосий. – Ты же не ради себя согрешил.
– Не ради. Да, – сказал царевич, улыбаясь.
Опять посмотрел на Трофима. Сказал:
– С правой руки меня убили. Посохом.
Трофим молчал. А в груди у него всё горело! Вот оно как, подумалось, вот так!..
А царевич тихо засмеялся и спросил:
– Чего не спрашиваешь, кто убил?
Трофим опять промолчал. Стоял, боялся посмотреть на Феодосия.
– Червь ты! – громко сказал царевич. – Я ради чего велел тебя сюда призвать? Чтобы ты моё покаяние принял. А ты червь! Что тебе Васька Зюзин скажет, то ты и повторишь! Червь! Червь! И все черви! И я червь! Оробел! А надо было… А…
И он весь изогнулся, дёрнулся и попытался встать, но сил в нём уже не было, его только трясло. Феодосий кинулся к нему, прижал ладонь ко лбу, начал шептать:
– Иванушка, Иванушка! Христос с тобой! Господь милостив, Иванушка…
И царевич понемногу успокоился. Его перестало трясти. Лицо у него от пота было мокрое, все в красных пятнах, а у левого виска всё синее… Но он опять заулыбался, осмотрелся, увидел Трофима и моргнул. Феодосий с умилением сказал:
– Признал, слава Тебе, Господи!
Царевич закрыл глаза и опять улыбнулся. И почти сразу ровно задышал.
– Отходит, болезный, – чуть слышно сказал Феодосий.
Трофим спросил:
– Причащали?
– Как это?! – сказал Феодосий. – Живого хоронить? А если… Государь не простит!
– Ну а…
– Это как Бог решит, – строго сказал Феодосий. – Сам знаю. Не учи.
И широко перекрестился. Трофим, помолчав, спросил:
– Так что мне теперь делать?
– Как что? – удивился Феодосий. – Что раньше делал, то и делай.
– Так он вон же что сказал! Про посох.
– А кто это слышал? Ну, я слышал, ну и что? Я, знаешь что, бывает, слушаю? Иной как начнёт каяться, так хоть святых из дому выноси. А я сижу и слушаю. Нельзя перебивать. Человек же уходит, дай ему чистым уйти, вот в чём моя забота. И он ушёл, а я молчу, он в могилу, и я как могила. Так и тут: сказал про посох, так когда сказал? Когда в могилу уходил. А почему раньше молчал? Потому что раньше думал – будет ещё жить, вот и молчал про это, чтобы жизнь не портить. Да и сейчас он как? Вначале всех выгнал, только нас оставил, и только потом заговорил. Перед тобой был грешен – и перед тобой покаялся. А я этот грех отпустил. И ему стало легко. Вот почему он нас не прогонял – для своей лёгкости. Ты посмотри – легко ему?
Трофим обернулся. Лицо у царевича было всё синюшное, но улыбалось.
– Легко? – ещё раз спросил Феодосий.
– Легко, – кивнул Трофим.
– Вот то-то же! И тебе тоже должно стать легко. Ты же теперь знаешь, как оно там было, и уймись.
– Как это уймись? Он же сказал про посох!
– Про чей посох? Ты что, знаешь, про чей посох он сказал?
– Ну… – начал было Трофим, но не договорил – сам замолчал.
– Вот то-то же, – сказал с усмешкой Феодосий. – Бес тебя путает, сын мой. Гордыня гложет. А кто ты? Государь-царевич правильно сказал: червь ты. И все мы черви – из земли пришли и в землю же уйдём. И что нам Васька Зюзин скажет, то и повторим. И это и есть смирение. – И громко добавил: – И мудрость! Ибо что иначе будет? Иди и скажи ему про посох! Мало было крови пролито? Ещё желаешь? Мало было невинных замучено? Ты сидишь там у себя в Москве и ничего не видишь, он раз от разу к вам заедет, так у вас всех сразу мокрые порты, а здесь он каждый день, и в жар и в хлад. Подай ему! И подаём. И знаем, гореть нам в геенне огненной до Страшного суда, а что поделать? Пойти поперёк? Так только ещё больше крови будет. А ты: посох, посох! А что, если это не посох, а перст судьбы? Это сейчас он лежит, улыбается, а ты его раньше видел? Он к тебе на исповедь ходил? А ко мне ходил. И потому ещё раз говорю: может, это перст судьбы и всем нам облегчение.
Царевич застонал, губы его скривились.
– Иванушка, Иванушка, – запричитал Феодосий и подступил к нему, начал его оглаживать по лбу, что-то нашёптывать. Царевич понемногу успокоился. Феодосий, опять повернувшись к Трофиму, сказал: – Не кори себя, сын мой, этот грех я на себя возьму. Иди.
Трофим стоял, не шевелясь, и смотрел на царевича. Потом спросил:
– А из-за чего он его так?
– Кто его знает, – сказал Феодосий. – Может, и не из-за чего, а по горячности. Вот как в прошлом году шуту досталось. Осип Гвоздев был такой. Тоже начал задирать, дерзить. Ну и посохом его, посохом! А тот возьми да помри. И вот теперь за это кара. И государь презлющий был в тот день! Как порох!
– Из-за чего презлющий?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
