Я вас не ждал,Я ждать устал другую.Но вы пришли с тоскою прежних дней.Я вас любилКогда-то молодуюВ страстную пору юности моей.
Вот и все, что не сбылось».
Это была последняя строчка дневника.
Сережа закрыл тетрадь. Толстая серая обложка. Сверху наклеен клочок листка с печатным текстом: «С. Муравский, поэт». И приписка карандашом: значимость не установлена.
Он погладил сопящего котенка, и тот ответил быстрым трепыханием кончиков лап.
Вот и вся его любовь, – подумалось грустно, – на нескольких страницах. Мало это или много – он не знал. Потому что не знал еще настоящей вместимости жизни. Одно было отрадно: теперь у него тоже есть список несбывшегося! А в списке имя: телефонистка К. «Туман, солнечный мрак, женщина в черном платье, букет полевых цветов».
Он упал на спину; сладко вытянулся, загребая ладонями сено, и пропел: «Я вас не ждал, я ждать устал другую!» Как хотелось сейчас натосковаться: всласть, вдоволь, впрок! И еще хотелось набраться от Муравского любовного мужества на долгую память. Пока душа сильна, свежа, азартна! В страстную, – с упоением на второй слог, – пору юности!
Если так созвучны душе эти слова, значит, и судьбы их будут тоже созвучны. И уж точно, Сережина сердечная октава совпадет нынче со знаменитым романсом!
15
– Гляди-ка, еще и поет!
Заскрипела лестница, показалась голова друга:
– Слазь. Идем.
– Я вас не ждал!..
– Брат Гена пришел, – сказал Паша с какой-то затаенной тревогой. – Познакомиться хочет!
Сережа медленно поднялся, ему так не хотелось прерывать своих грез! Он сделал серьезное лицо, даже чуть капризное; главное, решил он, ни единым словом не обмолвиться про утреннюю встречу.
В доме за столом сидел худощавый блондин. Смотрел с любопытством:
– Вот ты каков! – он протянул руку, ладонь была мягкая и прохладная. – Два дня как в деревне, а уже прославился!..
«Сейчас начнутся расспросы», – подумал Сережа и состроил удивленные глаза. А для достоверности еще и зевнул.
– А что пустомером-то жить! – вступился за друга Паша.
Гена задумался, русый чуб упал на лоб, скрывая тонкие морщинки:
– Какой все же образный русский язык, – он немного помолчал. – Водомер, козявка какая-то… В любой луже бегает. От края до края что-то мерит. А зачем?..
Его тихий рассудительный голос сбил настроение Сережи.
– Ты как зашел, – держался своей мысли Гена, – так я сразу подумал: не здешний! – Засмеялся, подбадривая: – Ничего, держись!
– Пока не трудно!
– Ты, правда, что ли, цветы дарил? – спросил Гена не то чтобы с сомнением, но с явным желанием раззадорить засоню-студента.
Видя, что друг молчит, Паша опередил:
– Это похоже на него. Сидит-сидит, а потом вдруг сорвется куда-нибудь и выкинет номер! – И еще добавил с гордостью: – Поутру пришел весь в репьях, со всей деревни собак поднял!..
Сережа слушал, будто удивлялся сам себе. У него опять возникла странная растерянность, какая случилась с ним на обратной дороге от почты. Утром, ради одного только жеста, душа перенесла его через все мосты и реки, мимо чужих оград и берегов. Но расставшись с телефонисткой впопыхах, она как будто крылья сложила.
– Верно или нет? – настаивал Гена, словно, узнав правду, ему придется решать что-то очень важное.
– А она не собирается разводиться? – неожиданно спросил Сережа, пытаясь вырваться из своего мучительного оцепенения.
Гена удивился и произнес с беглым смешком:
– Вот так запросто? Как в магазин сходить за хлебом…
Сережа сам не ожидал, что мысль о несхожести телефонистки с мужем выйдет так нехорошо. Зачем ляпнул? Ведь он вовсе не желал этого!
