— Ну да… Я же ей проговорился насчет…
— Нет, — перебил его Джордж. Он взял сандвич, из которого выдавился кетчуп, и протянул Гасу: — На, держи.
Тот помотал головой:
— Не хочу…
Джордж вздохнул и положил сандвич на стол.
— Она уехала из-за меня. Мы с Софи переспали. Вот почему она сбежала.
Гас остолбенел. Он смотрел на брата и не видел его. Потом перевел взгляд на сандвичи, но и их не увидел. Дважды порывался что-то сказать и не смог. Наконец он услышал свой тонкий голос:
— Переспали?
— Да, — подтвердил Джордж. — Здесь, у нас дома. — Он пожал плечами, и Гас, несмотря на свое горе, заметил, как он напряжен. — Я у нее первым был.
Гас положил руку на связку ключей, болтающихся на поясе, и крепко сжал.
— Давай, брат, съешь-ка сандвич.
Он покачал головой.
— Почему?
— Я не голоден.
— Но ты же сам хотел…
— Я не голоден! — заорал Гас. — Не голоден! Совсем оглох, что ли?!
— Слушай…
— Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись!
Он с такой силой пнул кухонный стул, что тот вылетел из-под стола и врезался в холодильник. Бутылки, стоявшие наверху, рухнули на пол.
— Эй! — вскрикнул Джордж и подскочил к брату, пытаясь взять его за руку. Тот извернулся и бросился к двери.
— Сволочь! — орал он. — Какая же ты сволочь!
Гас ворвался в свою комнату и хлопнул дверью. Он до сих пор не переоделся, и школьная форма его душила. Он пытался сорвать с себя галстук и ботинки, корчась на полу и захлебываясь слезами. Ему хотелось убивать. Убить Джорджа и Софи, родителей, Адама, изничтожить всех друзей и жителей Уиттингборна. Колоть их ножом, бить, кричать и вопить. Пусть мучаются также, как он. Ему хотелось умереть. Когда в дверь постучал Джордж, он проорал:
— Пошел на хрен! Убирайся, слышал?!
Наконец Гас добрался до постели в одних трико и старой спортивной майке. Все остальные вещи лежали комком на полу. Он плакал, плакал и плакал, пока не пришла Хилари. Она постучала в дверь и спросила, все лив порядке. Он притворился спящим: затаил дыхание и замер сам.
— Гас? — прошептала мама.
Он не пошевельнулся.
— Сладких снов, — сказала она и ушла.
В конце концов Гас уснул, а на рассвете проснулся опухший и с ноющим от голода животом. Выйдя на кухню и не включая свет, он отрезал себе несколько кусков хлеба и жадно съел их под одеялом. Воспоминания висели над ним черной тучей, ведьмой, вселяющим ужас хищником. Пока солнце вставало, он плакал, и хлеб тяжелым комом лежал в его животе.
Утром все вели себя с ним очень робко. Джордж пытался просить прощения, но не нашел в себе сил. Гас повернулся к нему с таким яростным лицом, что он тут же умолк. Хилари положила руку ему на плечо.
— Хочешь, поговорим? Наедине?
— Нет!
— Уверен?
— Да! — крикнул Гас.
Он отправился в школу один, без Адама, и просидел весь день убитый. Английский, математика и социология прошли в тошнотворном забытьи. Теперь, в уединении густых зарослей, он немного успокоился, но его по-прежнему переполняли отчаяние и грусть. Софи. Ну почему именно Софи? Он так хотел с ней быть, дарил цветы и все такое… Невыносимое предательство. Дрожа, Гас затянулся сигаретой и вмял ее во влажную землю под листьями.
Кто-то ходил вокруг кустов и заглядывал внутрь. Гас сел. Он видел ноги в джинсах и кроссовках, неторопливо разгуливающие по траве. Он быстро пополз в обратном направлении, где кусты сгущались и цеплялись за его одежду и волосы. Казалось, что на свет он выбирался очень долго.
— Привет.
Гас вскочил на ноги. Кроме джинсов и кроссовок, на незнакомце была грязная футболка, натянутая на пивное брюхо.
— Увидел тебя в кустах, — сказал он и схватил Гаса за руку. — У меня кошка сбежала, ищу вот. Поможешь найти?
— Нет, — ответил Гас и попытался вырваться.
— Да ладно тебе! Я же вижу, как ты расстроен. Я тебе помогу. Пойдем со мной.
Гас изо всех рванул руку и с яростью ударил незнакомца в живот. Захрипев, тот попятился.
Гас бросился прочь. Не обращая внимание на взгляды прохожих, он бежал в сторону Орчард-стрит, весь в грязи и опавших листьях, на бегу твердя про себя: «Софи, Софи, Софи, Софи».
Софи сказала, что не будет дожидаться Лоренса. За ужином между ней и матерью установилось некое подобие понимания, во что обеим верилось с трудом. Они разговаривали — хотя и с легкой опаской — о разных бытовых мелочах: как Софи будет жить в маленькой комнате у Ви, по выходным ездить в Лондон, а каникулы проводить во Франции. «Пусть и мальчики приезжают», — предложила Джина, чуть не ляпнув: «Будет весело». Нет, пока рановато говорить такое. Софи ела макароны и безуспешно пыталась вообразить себе французскую кухню, где она будет сидеть за одним столом с мамой, Лоренсом, Адамом и Гасом (только не с Джорджем). Джина хотела снова давать уроки фортепиано, а Лоренс, разумеется, устроится куда-нибудь шеф-поваром. Она много рассказывала дочери о По, а та, слушая, держалась за живот.
— Что будет с Хилари?
Джина поспешно ответила:
— Она останется здесь, только наймет другого шеф-повара в «Би-Хаус».
— Нелегко ей придется.
— Да.
Софи пристально посмотрела на неподвижное лицо матери. Она, наверное, ужасно себя чувствует. Нет, она просто обязана ужасно себя чувствовать. Хорошо хоть не просит помощи у Софи, а разбирается со своей совестью сама.
— Лоренс приходит почти каждый вечер, — сказала Джина. — Часов в одиннадцать.
— Я не хочу его видеть.
— Понимаю.
Софи отодвинула тарелку.
— Да и вообще я страшно устала.
— Знаю. Ложись. Я вытащила из коробок некоторые вещи — уж очень грустно выглядела твоя комната.
— Спасибо.
Она поднялась, отнесла тарелку в раковину — о, эти привычки! — и сполоснула ее под краном.
— Софи…
— Мм?
— Для меня очень важно, что ты вернулась домой. Нет ничего важнее.
Софи смотрела в раковину. На языке вертелось: «Не так уж и важно, раз ты уезжаешь во Францию без меня». Но она промолчала. Ей сейчас было не до ссор, даже думать об этом не хотелось. Люди совершают поступки не ради любимых, а ради себя. Это не значит, что они подлые и эгоистичные, просто так уж все устроены. Благодаря этому и выжили. Джина не хотела причинить боль Хилари, она пыталась выжить. Софи вздохнула. Все это пока не имеет значения. Важнее всего то, что давит холодом ей на живот.
