— И что вы предлагаете? — озлился Кузин. —Ослушаться директора, чтобы нас всех уволили?
— Оставить тех, у кого ни детей, ни мужа, — прячаглаза, промолвила Марья.
— Правильно! — встрепенулась Маруся, довольнаятем, что первой озвучила подлую мысль не она.
— А у нас что же, по-вашему, и личной жизни нет? —возмутилась Эмма Петровна.
— Есть? — Маруся придвинулась ближе, надеясь услышатьнечто грандиозное о бурной личной жизни Эммы Петровны.
— Есть. У меня, например, мама сейчас живет, онабольна, и мне надо за ней ухаживать.
— Ну… — вздохнул Кузин. — Это, конечно, причинауважительная. Мама, это мама. Кхм, — кашлянул он и воззрился на меня:типа, что ты, девонька, придумаешь, чтобы отлынить от исполнения своего долга.
— Иван Львович, — неуверенно начала я. — Мнебы сегодня Коляна поймать…
Договорить я не успела, так как, мой блуждающий отбезысходности взгляд вдруг наткнулся на окно, и я смогла разглядеть, как застеклом, по асфальтовой дорожке, ведущей к институту, вышагиваютбратья-электроники Санин и Манин. Шли они бодро, неся — один за одну ручку,другой за другую — преогромную сумку, на первый взгляд пустую. И ноша их такменя заинтересовала, что я потеряла и пыл, и аргументы для достойной отмазки,чем не преминул воспользоваться Кузин:
— Значит, Леля остается. Да, Леля?
— А? — я отвернулась от окна, так как Санин сМаниным уже скрылись за дверями НИИ. — Что я делаю?
— Остаешься, — повторил Иван Львович, умоляющеглядя на меня.
— Ладно, — пожалела начальника сердобольнаяЛеля. — А кто со мной? Вдруг наша супер-ЭВМ сломается.
— Санин с Маниным, — радостно взвизгнулначальник. — Вместе и домой поедите.
— Уху, — задумчиво кивнула я. Потом отпустилаКузина восвояси, а сама уселась под розаном шевелить мозгами.
Спросите, что меня так озадачило? Отвечу — сумка. Уж оченьбольшая, просто огромная, такая огромная, что в ней запросто мог бы поместитьсячеловек, если бы он соблаговолил согнуть колени. А если его положить по частям,то… Стоп! Вот оно! Сумка для расчлененного трупа…
Пусть мне сто раз повторяют, что мне привиделось; пусть ялично облазила на карачках весь задний двор, не далее как с утра, и не нашла неединого следа, не единой капли; пусть кто-то считает, что нет трупа, нет ипреступления… Пусть. Я все равно уверена, что вчера кого-то укокошили. А трупспрятали. А мою квартиру обшарили еще утром и стянули со стены мой стилет,которым в последствии и укокошили этого самого кого-то. А труп его спрятали.Тьфу-ты, кажется, повторяюсь… От волнения, наверное… Но на чем я остановилась?Ах, да, на трупе, который до поры спрятали, чтобы потом вынести (замечу, почастям, чтобы не привлекать внимания) с территории института. А там сделать сним что угодно, спустить в канализацию, например. Или выкинуть на помойку.Спросите, зачем наводить тень на плетень? Оставлял же раньше этот неизвестныйубийца трупы на месте преступления, и ничего. Правильно, но раньше у милиции небыло подозреваемого, а теперь есть — Вася. И так от этого нашему душегубухорошо, так хорошо и удобно, что раскрывать он себя никак не хочет, ведь теперьрежь институтских баб — не хочу, трупы по частям из НИИ выноси, никто на тебя ине подумает. Вот так-то!
Надо было подготовиться к вечеру.
Вечер Шпионские игры и разбитый лоб
В 5 вечера, когда коридоры института опустели, я на цыпочкахвышла из маш-зала. Крадущейся походкой проследовала до двери в свою комнату,тихо ее открыла. Вошла. Здесь уже я была в безопасности, по тому действия своиначала производить с изрядным шумом. Перво-наперво я помолилась электронномубогу, чтобы он позволил машине поработать без поломок и без моего присмотра,потом достала из сумки сотовый телефон (не мой — мой давно отключен за неуплату— а подруги Ксюши, именно за ним я гоняла в обеденный перерыв) и газовыйбаллончик. Немного подумав, баллончик с газом сунула в карман, а во вторую рукувзяла швабру. После, еще немного помолившись, на этот раз человеческому богу, вкоторого, к слову, не верю, я вышла из комнаты и слилась с темнотой коридора.
Ждать пришлось недолго. Уже минут через 10 я услышала, какоткрылась дверь, соединяющая лестничный пролет и коридор, потом шаги, шарканьетяжелого предмета о линолеум и, наконец, приглушенные голоса.
— Бери ее снизу, а то неудобно тащить.
— А я что делаю? — Сопение. — Тяжесть-токакая.
— Аха. А ведь выпотрошили ее.
— Уху. И внутренности ненужные выкинули, и пару верхнихдеталей, а, поди ж ты, тяжелая…
Я с ужасом слушала их диалог, не веря ушам своим. Это женадо с таким спокойствием говорить об убиенной ими женщине! И руки ее верхнимидеталями называть! Не люди, а монстры!
Тем временем Санин и Манин миновали меня, так и не заметив,что за ними кто-то наблюдает, и направились к дверям, ведущим на задний двор. Яопешила. Где ж они тогда ее прятали? Уж не у себя ли в комнате. И зачем ониволокут ее во двор? Разделывать что ли? Или решили не валандаться, а просто напомойку выкинуть? Немного помявшись в нерешительности, я двинулась за ними.Риск быть замеченной, конечно, велик, но надо выяснить все до конца, а уж потом(я сжала трубку ледяными пальцами) звонить Геркулесову.
Дверь хлопнула. Выждав 5 секунд, я пронеслась по коридору и,крадучись, вышла на крыльцо. Санин с Маниным уже подтаскивали свою ношу кзабору, огораживающему институт. Я притаилось за деревом, причем, спрятатьсяпришлось целиком, то есть вместе с головой, по этому видеть действиябратьев-душегубов я не могла, могла я только слышать.
— Пролезет, как думаешь?
— Должна. Только тихо надо, а то вахтер может услышать.
— Аха. — Кряхтение и скрежет. — Да тихо ты!Не то застукают!
— А какая статья нам за это грозит?
— Откуда я знаю? Тащи давай.
— Никак, — послушался сдавленный голосМанина. — А если вахтер нас засечет, что будем делать?
— Что, что? Придется… — Тут Санин замолчал, что-то,видимо, изображая, а потом издал такой звук: — Фьють!
Я зажмурилась. Живо представив, как Манин проводит ладоньюпо горлу и свистит, смысл жеста понятен и дураку.
— А если Леля хватится?
— И что? Искать нас что ли пойдет?
— Она пойдет, не сомневайся, а мы тут вот… Что с нейбудем делать?
Я похолодела и вжалась в дерево, притворившись, как ящерица,виденная в учебнике зоологии, высохшей веткой.
— Что, что? Тоже…фьють!
Вот тут самообладание меня покинуло, и я пискнула. Тут же,испугавшись своего голоса, выглянула из укрытия, чтобы проверить, услышали лименя душегубы, и с ужасом обнаружила, что да — услышали. Санин и Манин стояли вполусогнутом положении, обхватывая обеими руками бока сумки, и таращились наменя со зверским выражением на лицах. Я поняла, что пропала.
