Марлен отвернулась, всхлипнув. Она закрыла рот рукой и зажмурилась.
– Что я могла сделать? Что осталось несделанным? Вот эти вопросы доводят до сумасшествия любую мать. Что я сделала не так?
Дамали подошла к ней, обняла крепко и положила подбородок на плечо Марлен.
– Мам... Марлен! Ты мне дала все, что могла. А теперь мне надо соображать самой.
Рука Марлен нашла руку Дамали и стиснула.
– Ты меня назвала мамой, – шепнула она.
Повернув Марлен лицом к себе, Дамали стерла слезы с ее щек.
– Потому что ты мне и есть мама – в любом смысле. Ты мне дала все, что могла дать, вплоть до места в своем сердце. Думаешь, я не знаю, чего ты боишься больше всего? Что меня покусают.
Марлен улыбнулась:
– Конечно, знаешь. У тебя же тоже глаза есть. Я только не хочу, чтобы ты ненавидела меня за тот выбор, что я делала или что мне приходилось делать.
– Я знаю, что ты мне не враг, – нежно произнесла Дамали. – И я тоже боюсь того, что там, снаружи. Я же не дура.
Они засмеялись, держась за руки.
– Давай начнем сначала, – тихо сказала Дамали, глядя на внимательное лицо Марлен. – Мы с тобой в одной команде. Я не обещаю делать все, что ты скажешь, – но как насчет того, чтобы я сегодня слушала, чему ты будешь учить меня?
И снова Марлен засмеялась. На этот раз громче, свободнее.
– Ты хочешь знать, как узнать когда, – сказала она с улыбкой. – Если бы я знала ответ, я бы взяла на себя шоу Опры и покончила с музыкой. Она ведь уходит на покой в две тысячи шестом.
Они обе захихикали, покачали головой и сели на кровать Дамали.
– Ты думаешь, я невыносима? Подожди, пока у тебя свои дети будут, – поддразнила Марлен. – Мамочка, которая все слышит, все чует, видит в темноте и ходит с мечом – ох как мне заранее их жалко! Вот погоди.
Дамали громко расхохоталась вместе с Марлен. Мысль о том, что через несколько лет она окажется на ее месте, прервала ее смех. Черт, непросто ведь будет!
– Знаешь, Марлен, я ведь об этом не думала. Может, ты будешь навещать меня в тюрьме, куда я попаду за то, что проткну колом какого-нибудь беднягу, который попытается приставать к моей дочке.
– Видишь? Не так уж это смешно.
– Да, – признала Дамали. – Ни капельки. Тяжелое предсказание.
Взгляд Дамали обратился к ванной, и Марлен по-матерински нежно погладила ее по бедру.
– В тебе торчит Карлос, – тихо сказала она. – Я знаю. Тут не надо быть семи пядей во лбу – достаточно быть женщиной. Знаю, и все. Но я бы никогда, никогда не вторглась бы в этот участок твоей души. Чтобы ты знала. Потому что это личное, и я не хотела бы, чтобы так поступили со мной... или с кем-нибудь из ребят.
Дамали тут же обратила взгляд к Марлен:
– Откуда ты знала, что меня это заботит?
– Я ведь мама... и женщина. Кроме того, я вижу то, что написано на твоем лице, когда поминают его имя.
Дамали ощутила, что улыбается, а лицо горит от смущения.
– Я хочу, чтобы ты каждую ночь принимала белую ванну. И давай я вокруг твоей кровати насыплю круг соли и шалфея... и чеснок повешу даже над душем. – Марлен подмигнула. – Это я просто догадалась. Я не шпионю.
Дамали согласилась кивком, отвернулась. Ей стыдно было даже говорить на эту тему.
– Когда ты решишь быть с кем-то, то трудно будет – но не невозможно – устоять перед тягой. Тебе придется найти такое место, где твой разум и дух будут держать тело под арестом, – резонно объяснила Марлен. – Тогда твои глаза будут видеть то, что необходимо видеть перед тем, как начать действовать, и ты обретешь силу воли, рождающую терпение, и в своем решении достигнешь такого уровня истины, который уберет огонь... но жечь будет всегда. Такова жизнь. – Марлен улыбнулась. – Можешь спросить, откуда я знаю.
Дамали внимательно рассматривала узор покрывала, потом заговорила, не поднимая глаз:
– Иногда оно... ну...
– Знаю. Ты горишь слишком жарко, чтобы даже думать. Мозг испаряется. Послушай, даже если это не будет тяга вампира, есть в мире много такого, что может тебя убить. Будь целомудренна вопреки огню. Всегда нужно остыть и вспомнить главное. Как было всегда.
– Но, Map... если честно, по-настоящему... Я хочу спросить, как... как ты умеешь просто остыть, заставить это уйти, действовать, не думая об этом? И гадать... гадать, не будет ли это для тебя плохо?
Глядя на собственный палец, она провела им по извилистому узору покрывала. Как она сможет просто это сказать – да еще той, что заменила ей маму? Как можно сказать матери, что у тебя в голове мужчина, в твоих снах, что стоит о нем подумать, как в трусах становится мокро, и каждый раз, когда закроешь глаза, хочется с ним быть? Как объяснить, что именно этот инстинкт для тебя и есть в тот момент главное, и о чем бы ты ни думала, он всегда у тебя в голове, и что бы ты ни делала, он никуда не девается... как привычка? Не найдя слов, она тяжело вздохнула. Карлос – не вампир, но тянет к себе не слабее.
Марлен сидела молча, глядя, как Дамали рисует пальцем невидимые узоры.
– Я знаю, как это тяжело, и не буду тебе лгать. У меня нет от этого тайного зелья. – Марлен усмехнулась. – Это должна сделать ты сама. Ты сама знаешь, какую жизнь он ведет, ты знаешь, чем она кончается. Если ты думаешь, что тяга к Карлосу – это плохо, так погоди, пока мастер вампиров не влезет к тебе в голову во время поиска логова. Вот что меня волнует, детка. Если ты не можешь выкинуть из головы тягу к простому человеку, когда ты знаешь, что ничего хорошего в этом для тебя нет, то моя тревога имеет все основания. Карлос – он просто мужик, – добавила она со вздохом. – Мог быть вполне положительным, все у него есть, чтобы быть ценным членом общества, даже очень ценным... когда-то он даже был тем материалом, из которого делаются стражи. Но, каковы бы ни были причины, а рассказывать долго, он пошел по неверной дороге. По той, которая уводит далеко от тебя. Дошло?
Дамали подняла на Марлен траурный взгляд, и та засмеялась.
– Если так все плохо, может, я чего-нибудь состряпаю?
Дамали хмыкнула и затрясла головой, прогоняя внезапные слезы, которых сама не могла бы объяснить.
– Все путем.
– Ага, как же! – фыркнула Марлен. – Сама вижу. Так вот, слушай. Я хочу, чтобы у тебя в голове нашелся очень спокойный уголок. Хочу, чтобы ты через первобытные инстинкты, физический уровень, прошла на уровень мысли о будущем. Чего ты хочешь – в жизни? Что для тебя важно – в жизни? Что позитивного ты для себя видишь?
Марлен вздохнула и осторожно подняла лицо Дамали за подбородок.
– Если это давит на твою душу, на разум, на дух, то ты должна бороться с этим, отойти в сторону, используя все то, чему мы тебя успели научить. Без разницы, тянет тебя к человеку или к чему-то другому. Вот что главное, юная леди. И я верю, что ты сможешь, хотя даже от мысли о том, чтобы стоять в сторонке и смотреть, как ты решаешь сама, у меня кулаки сжимаются. – Марлен грустно усмехнулась. – У меня аж крапивница началась от этой ерунды.
