За спиной Мити стояли его испытанные друзья, готовые в случае нужды вступиться за друга. Он, гордый недавним избранием, чувствовал, что обязан не уронить себя в их глазах, но решительно не знал, как вести себя с этой девочкой.
Она стояла перед ним, как кулачный боец, слегка расставив ноги, а правая рука ее была крепко зажата в кулак.
Видно было, что она готова драться и защищать грудью укрывшегося за ее спиной слабого и беззащитного друга.
– Забыли, что вам сказано? – решил продолжать наступление Митька.
– Чего лезешь? Пусти, не трогают тебя!.. – И Катя попыталась столкнуть его с дороги.
– А, ты кулаком? – Митя толкнул ее в ответ.
Несколько минут они ожесточенно молча толкали друг друга. Каждый старался толкнуть сильнее, и ни один не хотел уступить дорогу.
Девочка оказалась крепче, чем можно было ожидать, и Митя не мог сдвинуть ее с места. На каждый свой толчок он получал ответный, не меньшей силы.
Борьба затягивалась. Один раз девочка так его толкнула, что он едва устоял на ногах. За спиной у себя Митя услышал смешок, и понял, что попал в нелепое положение. В его намерения совсем не входило связываться с этой рыжей девчонкой. Он хотел проучить ее более рослого спутника, главного свистуна.
Если бы теперь перед ним стоял мальчик, он знал бы, как ему поступить.
Драться всерьез с девчонкой ему казалось всегда зазорным, а сегодня особенно.
Но еще унизительней теперь отступить. Если бы она заплакала, тогда другое дело. Но противница не обнаружила ни малейшей склонности ни к слезам, ни к просьбе о пощаде. От волнения и злости у нее побелели обычно пунцовые щеки и сильнее выступили на лице редкие, крупные веснушки.
Она вошла в азарт и крепко сжатым кулаком норовила раз от разу толкнуть сильнее. Митя не оглядывался назад. Он и так знал, что теперь на лицах друзей ничего, кроме насмешки, не увидит.
Сдерживая раздражение, он решил перевести все это в шутку и отступить с честью. На крепкий тумак девочки Митя ответил щелчком в нос. Он уже слышал одобрительный смех друзей, как сильная затрещина прервала его торжество.
Девочка развернулась и сплеча огрела его по лицу.
На этот раз зрители захохотали, уже не стесняясь. Митька побелел от обиды, решил проучить девочку и показать ей, как дерутся в Заречье. Больше он не считал себя обязанным сдерживаться. Эта девочка дралась не хуже мальчишки и напала на него первая.
Он откинулся назад и хотел изо всей силы хватить кулаком. Но ударить ему не удалось – толстые, почерневшие от копоти и масла пальцы схватили на лету его руку повыше кисти.
– Зачем с девчонкой дерешься? Зачем обижаешь? – загудел над его ухом сердитый голос Воробушкина. – Тоже герой – с девчонкой драться…
– Она сама первая полезла… – оправдывался Митька.
– Зачем дерешься? А еще девчонка, – корил Катю Воробушкин.
– Я его не трогала, он сам первый полез.
Воробушкин перевел сердитый взгляд с Кати на Митю и заметил, что левая щека его любимца значительно краснее правой и из угла губ показалась капелька крови.
Девочка все еще стояла, крепко сжав кулак, и казалась готовой опять броситься в драку.
– Ты зачем сюда ходишь? – набросился на нее Воробушкин. – Зачем, спрашиваю, ходишь? Песни петь ходишь?
Самсон взял Катю за рукав и пытался оттащить ее от страшного, сердитого человека. Катя побледнела еще больше, но не двинулась с места. Воробушкин увидел, что у нее задрожали губы, и сразу изменил тон.
– Не надо драться, – уже мягко сказал он. – Мальчишка дерется – плохо. Девочка дерется – совсем скверно. Не надо тебе сюда ходить и не надо драться. Здесь твоих песен не любят. Поняла? Ну, а теперь говори по совести, есть хочешь? – вдруг спросил он ласково.
Он больше не казался страшным, даже Самсон успокоился и отпустил Катину руку.
Катя шагнула к Воробушкину, протянула к его носу кулак и разжала пальцы. Маленький клочок бумажки, свернутый трубочкой, лежал на ладони.
– Берите, это вам, – торопила она медлившего Воробушкина.
Он концами пальцев взял бумажку, медленно развернул ее, пробежал глазами и тупо, словно подавившись чем-то, уставился на девочку. Потом, не говоря ни слова, схватил ее за руку и потащил к мастерской.
Со стороны казалось, что огромный, черный людоед волочит в свое логово пойманную добычу.
Катя едва поспевала за ним, но на лице ее не было и тени страха.
Следом бежал, дрожа и волнуясь, Самсон.
Все трое они скрылись в мастерской, оставив на пустыре изумленных мальчишек.
Уже стемнело, когда Самсон и Катя вышли из мастерской. Шли они не одни. Черномазый Митька провожал их до места. Дети разговаривали так, словно от самого рождения были наилучшими друзьями. Прощались, как взрослые, – за руку. Девочка протянула левую руку и улыбнулась. Правая опять была зажата в кулак, но теперь этот кулак не вызывал у черномазого мальчика враждебного чувства. Он поглядывал на него даже с нежностью.
На следующий день боевая дружина чуть свет собралась в роще, в конце Заречья.
Мальчики прождали около часа, но их предводитель Митька не явился. Когда «полиция» оцепила рощу, дружинники подняли руки и попросили отсрочки.
«Жандармы» посоветовались с «городовыми» и дали отсрочку на час.
Дружина в полном составе помчалась искать предводителя.
На двери мастерской висел замок.
Дружинники обежали ближайшие улицы и нигде не нашли ни предводителя, ни Воробушкина. Тогда они вернулись в рощу и объяснили, что сбежал предводитель.
Борьбу отложили, и все пошли искать беглеца. Предводитель в это время был уже за рекой. Он вертелся вокруг запертой тюремной церкви и, казалось, собирался охотиться за дикими голубями. С паперти ему видна была стоящая на якоре против тюрьмы лодка.
Воробушкин с удочкой просидел в ней до вечера. Рыба обходила крючок, но рыбак не прекращал лова, и смотрел он не на поплавок, а на летающих над тюрьмой голубей.
Когда он сматывал удочки, оказалось, что на крючках не было наживки.
Такая оплошность ничуть не смутила рыбака и не испортила его настроения.
Привязывая лодку, он насвистывал марш, что с ним случалось не часто.
Здесь боевая дружина, с утра искавшая своего предводителя, наткнулась на Воробушкина.
– Камо сбежал! – сразу крикнули за его спиной несколько взволнованных голосов.
Воробушкин уронил цепь и повернулся, как на шарнирах.
– Откуда знаешь?! – спросил он каким-то чужим голосом.
– С утра ищем, нигде нет. Понимаешь, Воробушкин, мы его в роще ждали, а он не пришел. Пришли в мастерскую – там замок висит…
