– Да где же 64-й по Пушкинской?! – Его голос звучал глухо, однако я расслышала и, не давая времени Валентине И. очнуться и ответить, выпалила:
– На другой стороне переулка, перейдете улицу и налево…
Он вскинулся, опираясь загорелой рукой на забор, а свободной отгибая ветви, мешавшие рассмотреть меня. Снова я видела его полуприкрытые ресницами глаза, его неправильной формы подбородок. Я чувствовала, как он дышит и как пытается вспомнить, что мы уже встречались, и не может, потому что ничто не предвещало ему новой встречи. Было забавно следить за сменой выражений на его лице: от удивления к досаде, от досады к нерешительности, а там – к какой-то определенности и даже, не побоюсь этого слова, радости. Так что в итоге он все же улыбнулся, обнажая ряд белых ровных зубов.
– Здравствуй, и спасибо тебе! – сказал он и прищурился, потому что ветки, несмотря ни на какие усилия отодвинуть их, лезли ему в глаза. – Спасибо за помощь.
Я ничего не ответила, только продолжала смотреть. И он медлил – то ли хотел еще о чем-то спросить, то ли ждал моего вопроса. Валентина И., сидевшая до этого тихо, продолжала сохранять неподвижность, хотя стоять так ей было трудно и она могла не выдавать себя еще совсем не долго.
– Говоришь, через улицу? Ту? – Он махнул вправо.
* * *
Я кивнула.
– А если я заблужусь опять, ты разрешишь мне снова прийти и спросить у тебя дорогу?
– Вы не заблудитесь. Здесь рукой подать.
– Теперь точно не заблужусь. – И он в порыве какой-то неизвестно откуда пришедшей ласки коснулся своей теплой рукой моей щеки, как касаются щеки ребенка, когда хотят вытереть слезу или вызвать улыбку. – До свидания, девочка. – Он отнял ладонь, и я увидела свет, струящийся в его глазах, точно множество радуг в небе после дождя. Он пошел прочь по желтой песчаной дороге. Но внезапно обернулся и весело крикнул мне: – Прощай, подружка!
И махнул рукой. Я не махнула ему в ответ. Я только смотрела.
Валентина И. рядом зашевелилась и отпустила ветви, которые держала и которые тут же скрыли от меня до рогу. Я стала снова рвать ягоды, но без той, прежней, радости.
Надвигалась ночь и работа наша приближалась к концу. Валентин А. поставил на плиту чайник и вышел звать нас домой «угомоняться». Он стоял на крыльце, когда мы подоспели, и, глядя на постепенно проступающие в небе звезды – еще бледные, но готовые разгореться ярче с приходом полной темноты, – вдруг сказал нараспев:
– Я всем доволен, я всем доволен, но только ты не кончай, о Океан Ненасытный, желать…
Я спросила, чьи это стихи, а он ответил, что один швед написал это, когда был его ровесником. И – закурил, пыхнув дымом против ветра.
