Но при этом я понимаю, что не должна слишком тебя хотеть, потому что, если я буду слишком тебя хотеть, ты исчезнешь. Я придумываю этот непреложный закон природы и чувствую ту твою часть, которую не могу увидеть и никогда не узнаю.
Скрытую ослепительным блеском, как темная сторона луны. Хватит ли ее, недостаточности всего этого? И, чтобы не упасть, я вцепляюсь в тебя, пожалуй, слишком крепко. Ведь путь вниз такой длинный.
И когда мы занимаемся любовью («К чему это тошнотворное выражение?» – слышу я голос Дел) – ну, неважно, занимаемся сексом, любовью, я не могу толком сказать – в этом есть какая-то возвышенность, и это ошеломляет, это устрашает.
От одной мысли об этом мой ум выплескивается через край. Все равно что думать о пространстве – Земля находится в Солнечной системе, Солнечная система во Вселенной, а в чем же находится Вселенная? Скажите мне. От одной этой мысли у меня кружится голова, потому что края нет. Нет предела. А мне нужны пределы. Иначе я захочу так много, что мне ничего не хватит.
Сквозь шторы сочился перламутровый теплый рассвет, мы с Алексом лежали вместе, как две части составной картинки-головоломки, и я сказала:
– Если задуматься, я тебя совершенно не знаю. И не знала со времен Адама.
– Да нет, знаешь, – сказал Алекс, а через некоторое время с подозрением спросил: – А кто такой этот Адам?
Я рассмеялась – последнее, что я запомнила, перед тем как уснуть.
Дел спросила:
– А как же секс?
– Дел, – сказала я, – я стою в полной комаров телефонной будке в самом разгаре величайшего кризиса в моей жизни. Ты могла бы хоть на секунду направить свой ум в другую сторону?
– Вопрос очень важный, – ответила она. – И вполне уместный. Ответь, пожалуйста, на него.
– Ты где? – спросила я.
– Я в спортивной одежде.
– Я спрашиваю, где ты?
– Я в отделе спортивной одежды, – сказала она. – Я перезвоню тебе, если хочешь.
– Нет, – ответила я. – Я не дам тебе мой номер. Передай Эду, что у меня все в порядке.
– Я в спортивной одежде на Марбл-Арч, в Лондоне, – сказала она. – А Эд в Нью-Йорке. Передай ему это сама.
– Эд все еще в Нью-Йорке?
– Да, – ответила она. И только. Но за этим «да» что-то крылось, что-то, говорившее о неких перспективах Эда. Какой-то намек на то, что мир Эда по-прежнему вертится, что я не остановила его вращения, и, хотя я больше всего боялась, что мне придется, как Атласу, нести его мир на себе, я испытала резкий и совершенно неоправданный укол ревности.
Пока я пыталась разобраться в своих чувствах, Делла снова вмешалась:
– Ну, так как же секс?
Я думала, что мы уже миновали тот этап, когда наносят друг другу удар за ударом отчетами о своей половой жизни. Я хочу сказать, что, во-первых, на рассказы о половой жизни Деллы не хватит никакого времени, а во-вторых, что после определенного возраста – возраста, когда мужчины выясняют, как это делается, – ты открываешь, что секс – это всего лишь секс. Даешь или берешь. Когда ты молода и секс хорош, ты думаешь, что изобрела атомную бомбу, а потом выясняется, что и Россия, и все прочие изобрели ее одновременно с тобой.
– Секс – это секс, – сказала я.
– Так здорово? – спросила она.
– Чертовски.
– Лучше сказать, не хотела бы я оказаться на твоем месте, когда придет час расплаты.
– Час расплаты? – нервно проговорила я.
– Ты никогда не слышала про карму? Ты разрываешь сердце несчастного парня.
– Эда? – спросила я. – Эд сам ушел от меня. Эд швырнул мне кольцо.
– Он не хотел, – сказала Дел. – Черт возьми. Для этого ты и вышла замуж, да? Чтобы можно было все это проделать и так говорить?
– Откуда ты знаешь, что он не хотел?
– Догадываюсь, – сказала она. – Он всегда бегал вокруг тебя, как собачонка. Собачонка не в уничижительном смысле.
– Разве можно употребить слово «собачонка» не в уничижительном смысле?
– Ну, он был по-собачьи тебе предан, вот и все. Ты должна отдавать себе отчет в своем счастье.
– Да, – сказала я.
– Так что насчет Алекса? – спросила она. – Только не надо всей этой чуши про Любовь-Всей-Твоей-Жизни.
– С каких пор это стало чушью?
– Ну, не станешь же ты утверждать, что так действительно бывает. Пола Ятс семь лет держала на холодильнике фотографию Майкла Хатченса, и знаешь, что из этого вышло?[52]
Я дала этому безвкусному замечанию повиснуть в воздухе. Чуть погодя Дел проговорила:
– Ну так как же с Алексом? Как это было?
– Люди всю жизнь пытаются выразить это словами, – ответила я. – Думаешь, я смогу вот так все враз объяснить?
– Попытайся, – попросила она.
– Ну, иногда я так его хочу, что мне становится плохо – буквально тошнит.
– Звучит недурно, – прокомментировала она.
– Хм-м-м-м, – протянула я, чувствуя наплыв эйфорических воспоминаний, от которых леденела кровь. – Я невероятно хочу его. Ощущаю его частью себя – он делает меня целой. Все те глупости, о которых поют в песнях: «Я не могу жить без тебя».
– Бог мой, – проговорила Дел, – придется тебя остановить. Ты начинаешь цитировать попсу – лучше не надо.
– Ладно, – сказала я и после некоторого размышления добавила: – Скажем так: с Алексом я не знаю ответов на все вопросы.
– Что-что?
– С Эдом, – сказала я, – никогда не было такого, чтобы я не знала ответа. Я всегда знала, что сказать. Мне было скучно от себя… от знания всего. Противно было все знать.
На один такт повисло молчание, а потом Дел рассмеялась:
– Именно это мне в тебе и нравится. Иногда ты говоришь такое, чего никак от тебя не ожидаешь. Ты по-прежнему можешь оставаться моей подругой.
– Спасибо, – сказала я, а потом спросила: – Так я тебе все еще нравлюсь?
– Нет, не нравишься, – ответила она. – Я люблю тебя.
– Дел! – закричала я. – Что с тобой?
– Ничего! – ответила она. – Думаешь, все эти годы я одалживала тебе колготки и косметику потому, что терпеть тебя не могла?
– А что с Маком? – спросила я.
– Мне пора, – сказала Дел. – Из игрушечных пижамок приближается босс. Проверь свою электронную почту.
Щелчок.
