Пайпер была шокирующе красивой. Неожиданной. Она походила на облачко сахарной ваты. Влажное видение в пушистых тапочках на убийственно сексуальном каблуке. При виде ее бесстыдно оголенной плоти у Мика случился почти фатальный столбняк, не успел он даже переступить порога комнаты.
Горло ему точно опилками засыпали.
— Пайпер, — прохрипел он. — Что ты делаешь?
О да, за всю историю рода человеческого ни один мужчина не произносил ничего глупее. Но, учитывая обстоятельства, это было лучшее, что мог выдавить из себя Мик, ведь вся кровь у него отлила от головы к члену.
Пайпер лукаво улыбнулась ему и повиляла восхитительными бедрами на простынях, по виду атласных. Мик взирал на нее с благоговейным трепетом, ожидая, пока мозг переварит всю эту визуальную информацию.
— Я соблазняю вас, доктор Мэллой, — проговорила она голосом, который стал еще более хриплым, чем был весь вечер. — Разве женщины никогда не выставляли себя напоказ перед вами?
Сверчки. Мозг Мика наполнился треском сверчков. В следующий миг он уже не помнил, о чем его спрашивала Пайпер, но был уверен, что ответить надо «нет». Он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме изящной «V» трусиков танга, проглядывавшей между ее сочными бедрами.
— Мик?
— Я здесь, — прохрипел он.
Пайпер рассмеялась. Ему нравилось, что происходило при этом с ее грудью: чудесные мягкие округлости женской плоти начали вздыматься и опускаться, выплескиваясь через верх…
Мика вдруг заклинило, как называется та штука, которая сейчас на Пайпер. Боди? Нет. Карако? Нет. О, святые угодники, да какая к черту разница, что это?!
Тут его осенило. Это для меня. Вся эта одежда и все, что спрятано под ней, для меня. Пайпер делает это для меня!
— Почему бы тебе не подойти сюда и не устроиться поудобнее? — похлопала Пайпер по постели рядом с собой.
Мик действовал быстро. Если он замешкается, она может передумать.
Девушка убрала руку из-за головы и потянулась к нему. Он нырнул прямиком в ее объятия. И тут же был сражен теплом ее кожи, хмельным запахом девичьей плоти и волос.
— Расслабься, — шепнула она. — Я принесу шампанское. А потом у меня для тебя будет небольшой сюрприз.
Мик чуть не поперхнулся.
— То есть это еще не сюрприз?
Она хихикнула, соскользнула с постели и вышла в своих тапочках-убийцах за дверь. Ладно. Задница у нее была совершенно голая. Ничего, кроме двух великолепных розовых сфер совершенства, подчеркнутых чулками и поясом с подвязками. Как будто их нужно подчеркивать! Как будто он не заметил бы ее задницы, не привлеки она к ней внимания.
— Черт, — выдохнул Мик, заваливаясь на атласные подушки и поднимая глаза к гирляндам из шелкового газа.
Значит, Пайпер хочет завлечь его в свою западню? Вскружить ему голову? Ткнуть его носом в тот факт, что она лучшее воплощение женственности из всех, кого ему посчастливилось знать в прошлом, настоящем и будущем?
У нее получается.
— Готов?
Мик рывком сел на постели. Пайпер вернулась с новенькой, запотевшей от холода бутылкой шипучки и бокалами. Он смотрел, как она ставит все на комод, потом поворачивается к нему спиной, широко расставляет ноги, выпрямляет колени и, мотнув головой, улыбается через плечо.
Затем под музыку Марвина Гэя, который любезно предоставил саундтрек к его второму шансу, Пайпер начала раздеваться.
Мик судорожно сглотнул. Он схватил первую атласную подушку, которая попалась ему под руку — по иронии судьбы она оказалась формы гигантской сосиски, — и прижал ее к паху.
Волосы Пайпер гуляли по голой спине. Она медленно поворачивалась, распуская тонкими пальчиками шнуровку на той штуке, что была на ней надета, все время соблазнительно покачивая и вращая бедрами. Если только у него не начались галлюцинации, края наряда разошлись достаточно широко, чтобы между ними несмело показался розовый сосок, мгновенно затвердевший на воздухе.
Вдруг девушка остановилась.
— Может быть, хочешь, чтобы я осталась в чулках? — спросила она.
А Пайпер та еще штучка… Мик рассмеялся. Если он скажет: «Нет, снимай их к чертовой матери, я хочу вылизать твои лодыжки», — она решит, что он животное. А если ответит: «Конечно, останься в них!» — она может подумать, что он извращенец.
— Пока решай сама, — проговорил Мик, пристально глядя в глаза Пайпер. — Если я захочу что-нибудь снять, оно будет снято. Поверь.
Она сочла это забавным, да? Пайпер запрокинула голову и расхохоталась, при этом ее соски получили полный доступ к воздуху. Потом она выпрямилась, подошла к торцу кровати и, упершись в него руками, наклонилась вперед. Мику открылся чарующий вид на перед ее… как она там называется… а также на подтянутый и плоский низ живота, на крошечный треугольник танга, тонкую полоску пояса для чулок и пышные бедра.
Он крепче прижал сосиску к коленям.
— У меня есть к тебе предложение, — сказала Пайпер, сверкая зелеными глазами сквозь густые черные ресницы.
— Я вижу, — сказал Мик.
Уголок ее рта дрогнул.
— Состоит оно в том, чтобы ты отдал инициативу мне. Я хочу кое с чем поэкспериментировать и думаю, буду чувствовать себя менее скованно, если сама буду задавать ритм.
— Менее скованно? Как это будет выглядеть?
Ее улыбка стала шире.
— Оставайтесь с нами, доктор Мэллой.
Она снова выпрямилась и продолжила расшнуровывать свою…
— Пайпер, — со вздохом проговорил Мик. — Что эта за чертова штука на тебе?
Она изменилась в лице.
— Тебе не нравится?
— О, пресвятая дева, нравится! Я от нее в восторге! Просто не могу вспомнить, как она называется, — у меня совсем память отшибло из-за того, как сексуально ты выглядишь.
Пайпер хихикнула.
— Это корсет.
— А! Точно!
Мик повалился обратно на подушки, не меняя стратегической диспозиции сосиски. Все-таки не стоит пугать даму.
— Так, э-э, ты чувствуешь себя достаточно раскованной, чтобы снять корсет?
— Пожалуй, да, — ответила Пайпер и начала исполнять мучительно чувственный стриптиз.
Мик уже понял, что этот танец пройдет по его жизни главным водоразделом, отсекающим все, что было до, от всего, что случится после.
Она подвергла его страшным мукам и чувствовала себя немного виноватой. Уже несколько часов она ласкала его языком и руками, крепко обнимала и целовала, пока он не начинал задыхаться.
Теперь она смотрела на бедного Мика, в который раз оказавшегося на грани оргазма, и ясно понимала изначальную несправедливость своего предложения: она кончила четыре раза, а он ноль. Почти уверившись, что выполнила все требования «греха номер один», она решила, что пора двигаться дальше.
