— Да я не о сексе. Я хотела узнать, о чем вы говорили за моей спиной. Но теперь ты этим своим «честнее по отношению к Крису» возбудила мой интерес. Если уж он намерен спать с моей лучшей подругой, меня интересуют некоторые детали. Хотя бы как он тебе показался? Хорошо, плохо, никак? Как насчет собачьей позиции?
— Тебе не следует говорить он нем в таком тоне. Если хочешь знать, я думала, что ты сама положила на него глаз и так ведешь себя с ним просто потому, что не хочешь выдать своих истинных чувств. Вот почему я не хотела рассказывать тебе о нас. Я боялась, что ты будешь ревновать…
Я чуть не выронила трубку, услышав это идиотское предположение. И пролила на себя сок. Он течет по груди, и мне приходится срочно искать полотенце.
— Джулия, — устало говорю я, — я хочу официально заявить тебе, что между нами ничего нет… Я повторяю: нет, нет и еще раз нет. Мне не нужен Бладхаунд — или как ты там предпочитаешь его называть.
— Ненавижу, когда ты себя так ведешь! — кричит она. — Ты просто стерва.
— Ничего подобного. Это не мое амплуа. Точка. Конец дискуссии. Хотя… я сейчас тебе кое-что скажу, но только тебе и только сейчас… если потом кто-нибудь спросит меня об этом, я буду все отрицать. Так вот: я признаю, что за последние недели Бладхаунд сильно вырос в моих глазах. Он помог мне… — Я сама себе поражаюсь, но слова уже сказаны. — Я почти простила его за ту историю с Сэмом… — Я слышу вздох облегчения на том конце провода. — Даже несмотря на то, что он мне врал.
— Но ты же тоже ему врала, — немедленно парирует Джулия. — Постоянно. Сколько раз я говорила, что людей любят не за их происхождение? Но ты вбила себе в голову, что должна принадлежать к высшему обществу — пусть даже это всего лишь фантазия — и глянь, чем это закончилось.
— Ха! Спасибо тебе, милая Джулия, за поддержку. Ты никогда не думала о карьере проповедника? — Чертова Джулия. Она всегда права. Как учитель математики или престарелая тетушка… Потом я осторожно спрашиваю: — И что сказал Бладхаунд?
— Кристофер, — строго говорит Джулия. — Он растерян. Он недоумевает, куда ты в таком случае ездила на выходные — в те дни, когда заявляла, что отправляешься к мамочке.
— И что ты ему сказала?
— Что, как правило, ты была со мной, и мы ходили по магазинам. Но его еще интересовали эти лотерейные билеты, которые ты постоянно пыталась ему всучить, сообщая, что доход идет на «Женский институт» твоей матушки.
— Слушай, деньги действительно предназначались для «Женского института». Мама и вправду в нем состоит, хотя и не в Глостершире, и потом, она собирает деньги на благотворительность. Ты, кстати, отлично это знаешь… — И тут я слышу звонок в дверь. — Слушай, Джулия, мне надо идти. Если у тебя все хорошо — я только рада. Передай Бладхаунду, что я все ему объясню в понедельник… — И всем прочим желающим, мысленно прибавляю я. — Увидимся позже. Пока.
Я кладу трубку и иду к двери, по дороге накидывая халат поверх порядком изношенной пижамы. Я открываю дверь и вижу перед собой… Киарана. На нем джинсы, черная водолазка и кожаный пиджак. И надо ли говорить, что выглядит он потрясающе? Вот только ему здесь не место. Какого дьявола он приперся? И что мне прикажете делать? Захлопнуть деверь перед его носом? Устроить скандал? Или пригласить внутрь?
— Можно мне войти?
Вот и все. Решение принято. И я не могу ничего поделать. Я отступаю на шаг, и Киаран заходит в холл. Я молча запираю дверь истою перед ним. В старой пижаме. Хорошо еще, что я не сделала маску.
Он нерешительно переминается с ноги на ногу — похоже, новые ботинки от Патрика Кокса ему жмут, — а потом соображает, что мы по-прежнему стоим в холле. От меня всего двадцать четыре дюйма до входной двери, и мои пальцы все еще сжимают ручку.
— Хорошо выглядишь, — говорит он, улыбаясь. Но улыбка быстро сходит на нет, стоит ему взглянуть на мое безучастное лицо. — Относительно.
— Относительно чего? — отзываюсь я ледяным тоном. — Все хорошо, кроме того, что я из бедной семьи? Того, что моя матушка работала день и ночь, чтобы меня прокормить? Что мой папаша оказался мерзавцем и сбежал, когда мне было три года?
— Нет. Я вовсе не об этом. Когда я сказал, что ты выглядишь относительно хорошо, я имел в виду эту уродскую пижаму.
Еще неделю назад я бы рассмеялась и призналась, что всегда провожу выходные в этой пижаме: сижу дома, ем всякую дрянь и смотрю старые фильмы и бестолковые американские детективы вроде «Она написала убийство»… Но сейчас я уже не могу этого сделать. Киаран причинил мне боль, а теперь еще и явился позлорадствовать. И я не собираюсь ему потакать.
— Неужели? — говорю я. Как это мило с твоей стороны. — Он снова ежится.
— Послушай, Трикси, — начинает Киаран. — Я просто хотел узнать, как ты. Вчера на тебя столько всего свалилось разом… Кстати, мои поздравления Лили. Она выглядела такой счастливой. И… — Он медлит. — И то, что я о вас узнал, не стало для меня сюрпризом.
Я непонимающе смотрю на него.
— Я это понял. Ну, не то чтобы знал наверняка, но подозревал.
Врун несчастный! Каждую секунду я жду, когда он разразится издевательским смехом. А еще я не могу отделаться от воспоминаний о нашей ночи… И как это мужчинам удается быть такими мерзавцами? Они просто виртуозы. Все.
— И как же ты догадался? — саркастически спрашиваю я. — Что, я держу вилку не в той руке?
— Нет. Не говори ерунды. И даже если бы это было так, это не имеет значения. Да я попросту ничего бы не заметил. Я смотрел не на вилку, а на тебя… — Он попал в больное место. В животе у меня что-то сжимается — я уже забыла, как это бывает. — Я почти уверился в этом, когда послал тебе подсолнухи, а потом не увидел их здесь. Ты сказала, что отдала их Джулии, потому что у Лили слезятся глаза. А немного раньше ты говорила, что у твоей мамы на них аллергия. Не так трудно сложить два и два…
— Так ты сделал это нарочно?
— Нет. — Он широко улыбается. — Я просто заказал самый невероятный букет для самой невероятной женщины на свете… А потом я увидел портреты. Твоих якобы предков. Я их узнал, поскольку видел каталог аукциона «Роуд». Ты ведь там их купила, да?
Я смотрю в пол. Какой позор! Какое унижение! Какое слово ни выбрать — я чувствую себя полным дерьмом. Киаран протягивает руку, берет меня за подбородок и поднимает мне голову. Улыбаясь, он продолжает говорить:
— Но по-настоящему я уверился, что ты не принадлежишь к высшим слоям, когда понял, как мне с тобой хорошо. Я никогда не чувствовал ничего подобного. Невидимая связь. Родство душ. Влечение. Невероятное влечение. И я знаю, что не испытал бы ничего подобного ни с кем, кто не таков, как я. И также я знаю, что никогда и ни с кем в жизни мне больше не будет так хорошо…
Предательская слеза выкатывается у меня из уголка глаза. Киаран касается моей щеки и смахивает ее.
— Так почему же ты так со мной обошелся? — едва слышно говорю я и чувствую, как дрожит голос.
