– И вы услышали, как ходит панда с другой стороны горы, больше чем за километр?
Старик никак не отозвался на восторженную реплику Мо, и тот прибавил:
– Я давно знал, что почти ослеп, но сегодня понял, что я еще и глухой!
Старый Наблюдатель не ответил. Он вытащил из своей корзины складной метр, наклонился и стал по-портновски измерять длину и ширину следов. Мо снова заговорил:
– Вы не хотите лечить людей, потому что у вас нет диплома и вы боитесь, что придется отвечать, если что не так. Но что касается меня, клянусь и могу дать расписку, что не буду иметь претензий, если вам не удастся вылечить ногу моей балерине.
Наблюдатель старательно измерял расстояние между отпечатками, как будто ничего не слышал. Расстояние было небольшим – похоже, зверь бежал. Старик распрямился и пошел по следу.
Мо не отставал ни на шаг. Но старик шел быстро, как будто хотел в наказание оставить его одного в лесу. Он перескакивал через ручьи, скакал с камня на камень, не уступая в ловкости лоло. Мо с трудом поспевал за ним, а иногда терял из виду. И тогда ему самому приходилось отыскивать следы панды на влажной земле. Отпечатки множились, беспорядочно перекрещивались, было похоже, что панда не то рыскала в разные стороны, гонимая голодом или чем-то другим, не то нарочно запутывала Старого Наблюдателя, издеваясь над своим постоянным партнером. След раздваивался, делал резкие повороты, петлял, насмешливо поворачивал вспять и наконец терялся на берегу речки.
Мо нашел Старого Наблюдателя под деревом. Он что-то внимательно изучал на самой обыкновенной с виду березе. Но вокруг нее висели обрывки лиан, валялись истоптанные листья. А гладкая серебристая кора на стволе была вся исцарапана, измочалена, местами содрана и распространяла терпкий запах.
– От меня не так легко отделаться, – еле переводя дух, сказал Мо. – Но не беспокойтесь. Я только скажу вам кое-что и больше не буду приставать.
Не глядя на него, старик приникает к стволу. Ноздри его расширяются, он впивает кисловатый аромат березового сока.
– Скажу вам чистую правду…
Мо споткнулся на полуслове и с трудом подавил желание признаться во всем, объяснить, что от того, как быстро срастется эта нога, зависят судьбы нескольких людей, в том числе его собственная.
Нет, он не может произнести перед этим бывшим зэком слово «судья», оно для него ненавистно, мучительно, оно подобно огню, мечу и рекам крови.
– Я десять лет изучал во Франции психоанализ, – продолжил он. – И предлагаю вам сделку: если вы за десять дней вылечите ногу девушки, я обучу вас всем тонкостям этой новой науки, которая произвела переворот в умах людей.
Первый раз за все время старик повернул к нему голову и смерил оценивающим взглядом.
– Фрейд, основатель этой науки, открыл тайную пружину мира.
– И что это за пружина?
– Секс.
– Что-что, повторите?
– СЕКС.
Старик захлебнулся диким, неудержимым смехом. Он ничего не мог с собой поделать, хохотал, задыхался, сгибался пополам, едва не покатился на землю к подножию березы.
– Надо бы позвать сюда вашего господина Фрейда, – выговорил он, отдышавшись и показывая на ободранный ствол. – Пусть бы объяснил, зачем зверь терся об этот ствол.
– Наверное, он голоден. Фрейд сказал бы, что он испытывает материальную фрустрацию.
– Ничего подобного, молодой человек. Он как раз хотел оторвать себе яйца.
Потрясенный, взволнованный, онемевший Мо смотрел на это реальное доказательство самокастрации, феномена, о котором он читал в книгах. Солнце испещрило леопардовыми бликами безмолвный, сияющий, чудесный ствол. Мо было обидно, что его интерпретация оказалась ошибочной. Пока он корил себя, Старый Наблюдатель пошел дальше.
Час спустя Мо представился еще один случай удивиться. С утра им попадалось в лесу множество самых разнообразных бабочек, одна другой красивее, но Старый Наблюдатель не проявлял к ним ни малейшего интереса. Вдруг он застыл и дал знак Мо остановиться и не шуметь. Мо увидел, что посреди черной тропы в бамбуковых зарослях порхает над фиолетовыми васильками и желтой пижмой маленькая неприметная бабочка. Старик расплылся в довольной улыбке, как энтомолог, нашедший после долгих поисков редкий вид, и сказал:
– Сегодня мы вернемся домой не поздно.
Не зная, что еще может выкинуть старый натуралист, Мо сосредоточился, чтобы проявить себя блестящим и достойным учеником Фрейда. Они молча пошли вслед за черной с синим отливом и светлыми полосками бабочкой. Она летела медленно и низко, почти касаясь густой травы и ядовитых грибов, которые местами перегораживали тропу. Мо по щиколотку утопал в жидкой грязи. Он так напряженно смотрел на бабочку, что вовсе перестал ее видеть. Ее пятнышки и полоски сливались с зубчатыми листьями папоротников, раскинувшихся на узловатых, перекрученных белых корнях бамбука и темно-зеленых лишайниках.
Вдруг бабочка чаще забила крыльями, закружилась, заплясала в воздухе и словно бы расцвела, похорошела. Что ее прельстило: какой-то особый аромат? Запах самки? Но как раз в тот миг, когда Мо собрался дать фрейдистский комментарий поведению бабочки, она, к его разочарованию, опустилась в канаву и села на кучу помета. Крылышки ее трепетали от возбуждения.
– Повезло! – воскликнул старик, спрыгивая в канаву, и тихонько прибавил, глядя на хрупкое создание: – Приятного аппетита, малышка! Знаю, знаю, пандино дерьмо – твое любимое лакомство!
Эта картина потрясла Мо до глубины души: звериные экскременты, бабочка и старый зэк. В этой непреходящей троице было что-то возвышенное, почти вечное. Перед ее лицом Мо показались мелочными и суетными вся его жизнь, словари, тетради, все мысли и треволнения. Так же, как и его неверность, вранье в горах у лоло и вообще вся эта затея заявиться в Китай и разыгрывать спасителя.
Из-за висящей в воздухе влаги помет блестел, словно покрытый коричневым лаком. Бабочка улетела, а Старый Наблюдатель достал свои инструменты, собрал помет, погрузил в полиэтиленовый пакет и сложил все в корзину.
Они пустились в обратный путь к хижине старца. Там он расстелил перед домом бамбуковую циновку и разложил на ней помет для просушки на солнце. Потом принес из хижины еще несколько пакетов с таким же содержимым, на каждом стояла дата.
– В доме слишком сыро, – объяснил он Мо, – приходится все время просушивать. Человек из центра приезжает забирать добычу только два раза в месяц.
Старик вывалил на циновку помет из всех пакетов и разложил в хронологическом порядке. Катышки не обесцветились, но стали из-за влажности губчатыми, кое-где были видны полупереваренные кусочки листьев. Закончив работу, Старый Наблюдатель неожиданно спросил:
– Вы могли бы прожить всю жизнь с простой крестьянкой?
– О чем вы? Не понимаю, что вы хотите сказать.
