Он покачал головой.
– Я тоже, – сказал я, что также было ложью.
– Надеюсь, ты привез хорошую книжку, – сказал он. – Тут больше нечего делать зимой. Хочешь молока?
– Спасибо. Я наелся.
– Я постелю тебе в маминой комнате. Мы не топим наверху.
– Да. Хорошая мысль.
– В таком случае спокойной ночи, Саймон.
– Спокойной ночи, папа.
Он слегка махнул мне рукой.
Ночью я проснулся. Почувствовал какое-то движение. В конце коридора включился свет. Я услышал, как дверь холодильника открылась, потом закрылась. Шаги направились в гостиную. Я полежал еще несколько минут, ожидая, что затем произойдет. Но вскоре снова заснул.
Это было бодрое утро, снег блестел на солнце так ярко, что приходилось щуриться. Сосульки свисали с крыши, словно стекло. Вода так и текла с карнизов. Звук напоминал дождь. На земле было даже несколько прогалин, и в воздухе пахло теплой землей. Я надел ботинки и вышел наружу. Было слышно, как внизу, в овраге, бежит наш маленький ручеек. Я обычно ходил туда весной, когда земля была еще мокрая, а сейчас я смотрел в сторону ручейка и гадал: что не так? Почему я несчастлив, неужели несчастье во мне?
В дальнем конце наших владений я слышал карканье вороны. Ворона каркала и каркала, а потом медленно поднялась в воздух, по-настоящему медленно, махая крыльями, и исчезла за горой.
Я никогда не имел склонности к деревенской жизни, если вы понимаете, что я имею в виду, слишком много пространства, мало что происходит, и холмы все тянут – ся и тянутся в никуда. Словно существовал некий запах, который мне не нравился. Я вернулся в дом и разжег огонь. Запах дерева, его треск улучшили мое настроение, оно стало не таким безрадостным. Не знаю, как можно жить в таком чертовом доме совершенно одно – му. Я бы сошел с ума. Я подумал, что, когда вернусь в город, обязательно позвоню Харперу, достаточно ему уклоняться от своих обязанностей, пусть приедет и про – ведет хоть какое-то время со стариком. Господи Иисусе, что за траханые вороны. Кар, кар, кар. Этот звук проникает прямо в душу, прямо в ее пустоту.
В тот вечер мы отправились в Хидден-Велли, сидели в шале, попивая кофе и глядя на лыжников. Обычно мой отец не выглядит щеголем, но сегодня он надел какую-то сумасшедшую шапку с висящими ушами, что делало его похожим на бассет-хаунда. Шапку эту в другой день он вряд ли бы надел. Мы прекрасно провели время, вдыхая свежий ветер. Временами он не мог что – то вспомнить. Я упомянул о чем-то, что было прошлым летом, и он вроде как затряс головой.
– Нет.
Он сказал это немного механически, как будто говорил уже не раз.
– Ничего, – сказал я, – когда-нибудь это к тебе вернется.
– Будем надеяться, что нет.
Я посмотрел на него и осознал, что он шутит.
– Как звали твою подружку, когда ты был в армии?
– Мы называли ее Мощный Атом. Она была хрупкая, с ярко-рыжими волосами.
– Ты любил ее?
– Нет. На самом деле нет. Она вышла замуж за очень приличного парня. Летал на аэропланах. Разбился незадолго до конца войны. Нашли только его ботинки. Стыд и срам.
– Вместе с ногами?
– Не знаю, Саймон. Никогда не спрашивал.
И тут на его лице появилось отсутствующее выражение. Я гадал, не думает ли он о маме, которая не пишет.
За окном сорвалась и разбилась о землю сосулька.
– Я должен на следующей неделе поехать в Торонто, – сказал он. – Хотел бы я, чтобы мне не нужно было этого делать.
– Зачем?
– Нужно пройти кое-какое лечение, – сказал он. – Ничего серьезного. Просто хотелось бы не ехать. – Словно сама поездка, трудность ее доставала его больше, чем встреча с доктором.
– Езжай поездом, – сказал я. – Поездом куда лучше. Элегантнее. И больше похоже на приключение.
– Да, – сказал он, все еще немного расстроенный. – Может быть, именно так я и сделаю.
Так что мы еще немного посидели, он в этой своей дурацкой шапке, лыжники съезжали с холма, некоторые из них выпендривались, крутили зигзаги до самого низу, потому что были по-настоящему озабочены тем, чтобы на них кто-то смотрел. Нервные снегоочистители сновали туда-сюда, их ноги дрожали от напряжения.
Обычно я люблю шале. Девушки в сказочных свитерах и черных лыжных брючках, с раскрасневшимися щеками выглядят очень сексуально. Я воображаю, что у них будет восхитительное свидание с бойфрендами, ну вы знаете, позже, перед камином. В этих девушках было что-то особенное, они жили жизнью, которой у меня никогда не будет. Не знаю, какая она, эта жизнь, но я знаю, что она никогда не будет мне принадлежать.
Вернувшись в дом, мы со стариком сели в гостиной, я читал историю Австралии, найденную в подвале.
– Могу я поставить музыку?
Я ожидал, что он скажет нет, но не тревожился о том, что он будет огрызаться.
– Да, – сказал он.
Так что я что-то поставил, не громко, но все равно в былые времена он бы выдержал только тридцать секунд, а потом велел бы выключить к чертовой матери. Но сейчас он этого не сделал. Так вот мы и сидели, он читал биографию Роммеля. Я поглядел на нас как бы со стороны и подумал: Боже, странно, но хотел бы я, чтобы Харпер это видел. Я хочу сказать, вот он я, временно отстранен от занятий, предполагается, что это и в самом деле очень большое дерьмо, и что я делаю? Сижу в гостиной в собственном коттедже, слушаю «Она еще покажет себя» со своим чертовым отцом. В самом деле очень классно. Нужно было бы, чтобы меня отстранили от занятий раньше.
Не знаю. Но было похоже, что в эти выходные отец махнул на меня рукой. Как будто он в конце концов осознал, что я никогда не стану таким, каким ему хочется. А может быть, дело было не во мне, и я не имел никакого отношения к тому, что на всем лежала печать сверхъестественного мира и покоя.
На следующий день он отвез меня на железнодорожную станцию. Был солнечный день, холодно. Он вышел из машины и прошел со мной на платформу. Нес мой маленький чемодан.
– Не исключено, что я вернусь в следующие выходные, – сказал я, думая, что и в самом деле могу так сделать, но подозревая, что к следующим выходным мои планы переменятся. Но все равно я был рад, что сказал это.
– Хорошо бы.
Мы неловко обняли друг друга, я почувствовал на щеке его щетину, как колючий наждак.
Потом я сел в поезд.
Должно быть, он сделал это сразу после того, как отвез меня на станцию. В тот вечер мама позвонила из Флориды. Ответа не было. Она попыталась дозвониться на следующий день, звонила без передыха, а на следующее утро позвонила сторожу, фермеру, который жил у дороги, и попросила его пойти посмотреть, а если нужно, вломиться в дом. Неизвестно, как он нашел ружья, но он воспользовался винтовкой моего брата 22-го калибра. Она выглядела как хренова игрушка. В самом деле. Но, полагаю, расстояние было выбрано верно.
