Интересно, что до Павла I русская армия воевала в мундирах, под которые поддевали кто что мог, то есть без верхней одежды. Павел ввел для нижних чинов суконную шинель с рукавами для холодного времени. Этот предмет военной одежды солдаты носят и по сей день! Так что все мы вышли из шинели Павла I. Этот император вообще сделал много хорошего для армии. Запретил, например, под страхом смерти невыдачу солдатского жалованья. Запретил использовать солдат в качестве рабочей силы в офицерских или генеральских имениях.
Я был лично знаком со многими воинами в горячих точках, появившихся на планете в девяностые годы. Желко Разнатович по прозвищу Аркан (лев) одевал своих бойцов — «тигров» в черную ловкую форму и платил им жалованье немецкими марками. Маскотом, то есть тотемным животным его армии, был тигр, точнее, тигренок. Я видел его в ноябре 1991-го на базе близ города Эрдут, этого веселого тигренка. Аркан, высокий, крепкоголовый владелец футбольного клуба и бензоколонок, был храбрым воином. Предпочитаемое им оружие — карабин «хеклер» и огромный револьвер «кобра-магнум». «Кобра-магнум» соответствует в мире автомобильному «роллс-ройсу», ну а «хеклер» будет не слабее «остин-мартина». Статус оружия подымает статус владельца. Солдаты похваляются своими «кобрами», «кольтами», «скорпионами», как в мирной жизни богачи хвалятся «роллс-ройсами» и «феррари». Я видел еще один экземпляр «кобры-магнум» на Балканах: «кобра» свисала с ремня президента Республики Книнская Крайна. Ныне этой сербской республики не существует, ее поглотила Хорватия. Там, в Книнской Крайне, в 1993 году я встретил настоящего Рембо — сербского капитана Драгана.
Профессиональный солдат (помню его раскрашенное боевыми узорами лицо после боя за высоту Ражевльева Глава), капитан воевал с расторопностью теннисного чемпиона. Вокруг головы повязан хаки-платок, в руке каска… Помню склонившегося вместе со мною над картой Балкан генерала Радко Младича. 1992 год. Генерал в ярко-синем, тесном ему костюме, рукава коротковаты, выглядит как крестьянин, вышедший в церковь в воскресный день. Позднее он же, совсем иной, преображенный полевой формой, разговаривал со мной у иллюминатора военного вертолета.
В Таджикистане, близ города Курган-Тюбе, в 1997 году на дороге в колхоз имени Чапаева наша машина остановилась, чтобы я поприветствовал полковника Махмуда Худойбердыева. Вышел полковник в вылинявшей добела колониальной форме офицера советской армии и в большой советской фуражке с красным околышем. Над нами зияло и дымилось пылающее небо Азии. Полковник был фанатом советской армии, как какой-нибудь офицер-гурка — безоговорочный фанат английской.
Солдаты, повторяю, работают со смертью. У них свои трагичные обряды, свои священные предметы — оружие для лишения жизни и свои жреческие одежды. Сейчас в моде ткань, окрашенная в цвета «зеленки» горных кустарников в Чечне. А на груди вышита группа крови. Ибо терять кровь — их профессия и долг.
Война и кровь не выходят из моды.
Face control солидарности
Первое в моей жизни заведение диско называлось по-французски Le Jardin, то есть «Сад», и помещалось оно на 43-й улице вблизи Таймс-сквер в Нью-Йорке. Дискокультура тогда только зарождалась, это был 1975 год, и Le Jardin стал первым диско не только в моей жизни, но и в жизни Нью-Йорка.
Люди сидели там за столиками и спускались, если хотели, на dancefloor. Была там и артистическая программа, то есть это скорее было еще кабаре, но уже и диско. Там я увидел садомазохистский номер двух гомосексуалистов, одетых в черную кожу, точнее, раздетых, но в черной коже. Один из них, поляк, разговаривал со мной целый вечер. Позднее он послужил мне прототипом для Оскара Худзински, профессионального садиста из романа «Палач», написанного в 1982 году. Но дискоэпоха, конечно, началась не с Le Jardin, а со знаменитой Studio 54, переделанной, как это ясно из названия, из помещения для киносъемок на 54-й улице, между Бродвеем и Восьмой авеню. Знаменитые спускающиеся с потолка, подобные мощным членам, светящиеся колонны придавали помещению атмосферу научно-фантастического фильма. О том, что Studio 54 скоро откроется, заранее объявили журнал Энди Уорхола «Интервью» и все модные нью-йоркские издания. Studio 54 открылась, наконец, в 1976 году и оправдала все ожидания. Ибо стала штабом и местом сбора артистической и гламурной толпы, предметом вожделения равно миллиардеров, хулиганов из Гарлема, кинозвезд и драгдилеров.
Один из совладельцев Studio 54, бруклинский еврейский мальчик Стив Рубелл, оказалось, имел русские корни: его предки были евреи из России. Немногочисленная тогда русская колония в Нью-Йорке сумела быстро уяснить приязнь Стива к своим корням и пользовалась этой приязнью. Нас, русских, Стив запускал внутрь безотказно. Одной из первых дорогу в Studio 54 нашла моя модная экс (я только что с ней расстался) жена Елена, которая притащила туда и всех остальных. Фотографов Сашу Бородулина и Лёню Лубеницкого, нищего плейбоя Андрея Мейлунаса и еще десятки незапомнившихся мне русских молодых негодяев.
Все мы появлялись там ближе к ночи. Картина выглядела следующим образом. Ночь. Яркая толпа на довольно запущенной прибродвейской темной улочке. Подъезжают дорогие лимузины, выгружая миллиардеров или драгдилеров с подружками и друзьями. У подъезда, даже если моросит дождь, стоит сам Стив Рубелл в красной пластиковой ширпотребной куртке и в кроссовках чуть ли не на босу ногу и осуществляет face control. Делать эту грязную и зябкую работу у него нет никакой необходимости, он стал богат, и штат охраны Studio 54 велик. Но неуклонно, каждую ночь, Стив топчется у входа в свое заведение из страстного желания удовлетворить свой комплекс величия, дабы загасить опять же свой комплекс неполноценности. Дело в том, что Стив — плебей, перекати-поле, сын эмигрантов-евреев, вознесенный гламурной волной на вершину ночной жизни. Он повелитель входа в созданный им (и его компаньоном, имени которого я уже не помню) Гламурный Рай. Все стремятся сюда: приезжие контессы из Франции и Англии, бедные и красивые потаскушки (может быть, встретится принц?), негры из Гарлема (вдруг на их тугие мышцы прыгнет контесса?). Что до драгдилеров, то они тщеславны и любят дружить с богатыми и красивыми. А вот Стив может всех их не пустить в Рай. Он стоит силуэтом на фоне сияния, льющегося с Бродвея, за спиной его стелется сизо-розовый дым бродвейских огней, его окутывает мусорный запах ресторанных отходов, вываленных в мусорные баки.
Три здоровенных блондина WASP'a (White, Anglo-Saxon, Protestant, то есть белый, англосаксонец, протестант) приближаются с дылдообразными красавицами-подружками. Стив загораживает им путь:
— Вам у меня делать нечего. Здесь вам будет опасно. Я не могу гарантировать вам безопасность, — беззастенчиво лжет он, нагло улыбаясь и даже не потрудившись скрыть ложь. — Наконец, я вас просто не хочу видеть в моем заведении. Терпеть не могу WASPs.
Я слышу его речь и наблюдаю эту сцену. Мы приблизились — группа русских: бывшая жена Елена, балетный критик Генка Шмаков, прилетевший из Парижа художник Шемякин и даже мой тогдашний приятель — безработный Ян Евзлин. Вот мы уже стоим у металлических заграждений при входе в Studio 54. Щель входа прикрывает своей курткой Стив Рубелл.
