— Я только рисунком буду заниматься. И больше ничем!
Юный великан не очень-то скрывал свое недовольство.
— У меня четкая цель и дорога к ней, никто меня с этого пути не собьет.
— Неби человек не покладистый, — предупредил Нефер, — и не из тех, чьи приказы можно оспаривать. А раз ты — подмастерье, и к тому же самый последний, ведь тебя только что приняли, то тебе положено гнуть спину. И кланяться.
— Не будет этого! Хоть какой он там разначальник, я его не боюсь. И слушаться стану, лишь если он мне растолкует, зачем это. В Египте рабов нет, и я первым не стану.
Нефер спорить не решился, опасаясь, что друг еще сильнее закипит. Да, первые шаги Панеба вряд ли будут легкими.
А тот тем временем с любопытством разглядывал село: главная улица шла с севера на юг, а вторая дорога, тоже осевая, но менее важная, пересекала главную под прямым углом. За оградой — около семидесяти белых домов, это жилища семейных мастеров братства, среди которых и дом писца некрополя, На севере — самый старый жилой квартал, первые дома были построены там еще при Тутмосе Первом.
Друзья миновали аккуратный домик Рамосе: старый писец приютил в нем своего преемника Кенхира, и потому тот был теперь недурно обустроен. В его распоряжении были просторная приемная и рабочая комната, снабженная всем необходимым.
Панеб чувствовал на себе взгляды товарищей из своей, правой, артели — утех как раз выдался перерыв в работе. С десяток детишек, примерно от четырех до двенадцати лет, кинулись обезьянничать: передразнивая друзей, ребятня, болтая и хихикая, зашагала с ними в ногу.
Пройдя по главной улице до перекрестка, юноши свернули направо, а потом вышли на дорогу, которая привела их к южной околице села, где и находился дом, предназначенный для Панеба Жара.
Тот долго разглядывал дарованную ему недвижимость.
42
Стены, того и гляди, обрушатся, деревянная обшивка внутри сгнила, а краска отслаивалась.
— Да, дом не слишком хорош, — признал Нефер, — зато он построен в селении. Преимущество бесспорное.
Этот довод не утешил рассвирепевшего Панеба.
— Я должен немедленно поговорить с писцом некрополя.
Не беспокоясь о возможных последствиях своего порыва, юный великан в считанные минуты пролетел через всю длиннющую улицу и ворвался в приемную Кенхира, где тот, присев на циновку, разворачивал папирусный свиток. Документ, судя по виду писца, был очень важным.
— Что за лачугу вы мне выделили? Там же жить нельзя!
Писец некрополя не поднял глаз и продолжал чтение.
— Никак, подмастерье Панеб?
— Я самый. И я требую, чтобы мне дали сносное жилье.
— Здесь, малыш, подмастерья не требуют ничего. Они слушаются и повинуются. При таком норове ты особенно далеко не продвинешься, и начальник твоей артели не замедлит потребовать твоего изгнания. А я первым его поддержу.
— А почему с другими мастеровыми обходятся иначе? У всех пристойное жилье!
— Пока что ты никто и ничто. Братство приняло тебя в свои ряды и назначило тебе первые обязанности. Но что ты понял из обряда посвящения? Еще первые сутки твоего пребывания в селении не прошли, а ты уже хочешь жить как зрелый мастер! На что ты рассчитывал? Думал, что тебя за красивые глаза поселят в роскошном, великолепно обставленном жилище с вместительным винным погребом? А знаешь ли ты, что товарищи твои сами дома свои чинили, а то и строили, и никто не стенал, не возмущался? У тебя есть рабочее место и какие-то стены, да пускай они хоть ходуном ходят… Знаешь, сколько искателей такому счастью радовались бы… Их сотни, только невезучие они. А этот! Еще смеет жаловаться! Какой же ты невыдержанный!
Кенхир, произнося эти речи, продолжал осторожно разматывать свиток, просматривая цифры, написанные на папирусе.
А Панеб кипел: до чего же ему хотелось схватить писца, вышвырнуть его из этой каморки, растоптать его свитки и разнести здесь все вдребезги.
— Ты еще тут, подмастерье? Лучше бы ты занялся этой, как ты соизволил сказать, лачугой. Чтобы жить в ней стало можно. Имей в виду: никто тебе не поможет. У нас в братстве так: если кто не самостоятельный, тому здесь не место.
Панеб поджал когти, и Кенхир с облегчением вздохнул. Поддался бы этот малолетний исполин охватившему его бешенству — и что бы пришлось писцу делать?
Ступени небольшой каменной лестницы, которые вели с улицы к порогу первой комнаты, были побиты. Нижняя кладка самого дома, каменная, еще держалась — время ее пощадило, а вот все остальное… И сляпано, похоже, было кое-как с самого начала: неровные, необожженные кирпичи небрежно приставлены друг к другу, а широкие щели залиты раствором. Вот он теперь и выкрошился… Все переделывать надо. А балки… столько им всего выдержать довелось, лучше бы их заменить. Ясно, что хибара годами стояла нежилой. И первым делом стоило бы подмести и почистить все сверху донизу.
Но все-таки речи писца некрополя запали в душу Панеба Жара, и до него дошло, что эта развалина — его первый дом. И вдруг лачуга показалась ему прекраснее дворца.
— Я тебе помогу, — сказал Нефер.
— Кенхир говорит, что нельзя.
— Есть обычай, но есть и дружба.
— Буду блюсти обычай и все сделаю сам.
— Видишь ли, кое о чем ты просто не знаешь, а что-то упустишь из виду…
— Ничего, кто не ошибается. Зато это будет моя стройка. А вот если ты меня позавтракать пригласишь, не откажусь.
— Уж не подумал ли ты, что Ясна про тебя забыла?
Если фасад жилища, предоставленного Неферу, еще мог кого-то обмануть, то внутри… ясно, что без капитального ремонта не обойтись. Все нужно делать заново или переделывать. Нефер успел навести порядок только в кухоньке, где Ясна готовила отварную говядину и чечевицу с тмином. Дым уходил в круглую дыру, проделанную в потолке.
Опять — и в который раз — Панеба поразила необычайная красота молодой женщины, улыбка которой могла превратить любого угрюмого нелюдима в милейшего человека.
— Нам пока еще не на чем сидеть, но все равно добро пожаловать в наш дом! Уверена, что ты очень рад своему новому обиталищу.
Панеб расхохотался.
— Хорошо же ты меня знаешь, Ясна! Вчера я ночевал под открытым небом, а сегодня на меня, того и гляди, свалятся старые кирпичи и переломят мне хребет. Но довольно об этом. Наконец-то я с вами… и я умираю от голода!
Панеб Жар наслаждался лучшей трапезой в своей жизни. Хрустящий хлеб, тающее во рту мясо, нежная чечевица, ласкающее нёбо мягкое пиво. А венцом пиршества стал козий сыр.
— С завтрашнего утра, — сказала Ясна, — будешь получать свой паек.
