Книга Исчезнувшая - Сьюзан Хаббард

Когда шум улегся, Камерон сказал «спасибо», чем вызвал новую волну аплодисментов. Уолкер взглянул на меня и помотал головой.

— Bay, — выдохнул он.

По рядам пошли добровольцы, раздавая листы бумаги и конверты для пожертвований. Бланки представляли собой нечто вроде текста присяги: утверждение, что мы будем поддерживать кандидатов третьих партий, и обещание не голосовать за демократов или республиканцев. Как и все присутствовавшие, я подписала свой бланк и передала его обратно. Позже, гораздо позже, я стану гадать, как Камерон убедил нас всех подписаться. Он же на самом деле не сказал ничего нового. Но в тот вечер, воодушевленные скорее личностью говорившего, нежели его словами, люди не колебались.

Камерон ушел первым, и толпа потянулась за ним в приемную, устроенную в прилегающей к залу комнате. Люди образовали извилистую очередь, дожидаясь возможности поговорить с ним. Мы с Уолкером тоже ждали.

И тут я увидела Мисти.

За столом неподалеку от нас сгрудились добровольцы, чтобы собрать и рассортировать подписанные бланки. Одна из них, девушка с темными волосами, показалась мне странно знакомой. Волосы и даже лицо были чужие, но манера стоять, перенеся вес на одну ногу и слегка согнув другую в колене, и наклон головы принадлежали ей. «Мисти», — подумала я. Да, нос остался прежним. Но глаза были карие, и в них читалась незнакомая апатия.

Я передвинулась, чтобы лучше видеть. Ее руки перебирали бумаги. Татуировка на правом запястье отсутствовала, но, подобравшись поближе, я разглядела тонкий розовый контур в форме розы. Это была она. Должно быть, она свела татуировку.

— Мисти? — окликнула я.

Она подняла на меня глаза без проблеска узнавания в них.

— Меня зовут Полина.

— Как дела? — спросила я, чувствуя себя полной дурой.

— Хорошо, а у вас? — Южный акцент куда-то делся — модуляции и тон стали бесцветными, — но тембр и интонации не изменились. Они принадлежали Мисти.

«Что с тобой случилось?» — гадала я, уверенная, что сама она мне ни за что не скажет. Я не могла даже прочесть ее мысли — я слышала только негромкое жужжание, словно от мухи в большой пустой комнате.

Когда Нейл Камерон взял меня за руку, чтобы пожать ее, мне захотелось, чтоб он ее не отпускал. Прикосновение его было прохладным и гладким, он слегка сжал мою ладонь. За спиной у меня кашлянул Уолкер.

— Ариэлла, — произнес Камерон, глядя на мой бейджик. — Красивое имя. Оно означает «Лев Господень». Откуда вы, Ариэлла?

— Из Флориды. — Мне и в голову не пришло сказать «Саратога-Спрингс». Повезло еще, что я слово «Флорида» вспомнила.

Глаза его вспыхнули.

— О, и я из Флориды. Я родился в Долтоне. Знаете, где это?

Я кивнула. Я хотела спросить у него, как давно он стал вампиром.

Тут он посмотрел мне в глаза, словно услышал мою мысль. Я осознала, что он все еще держит меня за руку.

Уолкер снова кашлянул, и Камерон отпустил мою ладонь.

— До скорой встречи, — сказал он. Его глаза задержались на мне, не желая покидать мое лицо. Да, я знаю, это звучит как в любовном романе, но именно так оно ощущалось.

Я отошла, потрясенная. За спиной я слышала, как представился Уолкер, голос его звучал нервно. И краешком глаза я увидела, как Мисти и еще одна девушка идут к двери. Я подумала, что они могут направляться в туалет, куда я и сама была не прочь наведаться, и пошла за ними. Нет, это не совсем честно. Я пошла за ними. Понятия не имею почему.

Парочка пересекла вестибюль и вышла в раздвижные стеклянные двери. Обе воткнули в уши мини-наушники и включили МР3-плееры. Я проследила их запах (Мисти пользовалась духами или лосьоном с ароматом яблока, тогда как другая девушка пахла корицей) через парковку и дальше по боковой дорожке вдоль реки. Даже не увидь я контура татуировки, я знала, что иду за Мисти. Ни у кого больше не было такой походки.

Мы миновали рестораны, бары и сувенирные лавки. Затем они повернули налево и начали подниматься по крутой мощеной улочке. Я бывала здесь раньше — это было то место, где я впервые сделалась невидимой. Я не видела причин не сделать этого снова.

Восторг от невидимости пришел мгновенно в тот миг, когда меня перестало быть видно. Я чувствовала себя всемогущей! Никто теперь не мог наблюдать за мной и судить меня. Никто не мог заставить меня почувствовать себя аутсайдером, потому что меня вообще не было.

Мисти с подружкой прошли по Аберкорн-стрит, пересекли площади Рейнольдса и Оглторпа, затем повернули направо. Я порхнула следом, счастливая, как стрекоза, которая вот-вот настигнет жертву.

Через несколько кварталов они достигли кованой чугунной ограды, окружающей четырехэтажный кирпичный дом. Они свернули в ворота и направились к парадной двери. Я затаилась в моховой тени виргинского дуба, наблюдая.

Дверь была выкрашена черным, в тон забору и ставням, по бокам от нее мерцали огоньки в черных фонарях. Кирпичные стены покрывал плющ. Восемнадцать окон выходили на улицу, все плотно занавешенные, ни в одном ни проблеска света.

Кто-то невидимый мне открыл дверь. Они зашли внутрь. Я выждала несколько минут, на случай если они вернутся. Затем, разочарованная, снова сделалась видимой и направилась к гостинице.

Когда я вернулась, прием еще продолжался. Люди собирались вокруг столов, держа в руках тарелки с закусками и чаши с пуншем. У некоторых в руках я заметила стаканы с красной жидкостью и почувствовала жажду. Толпа была смешанная — старые и молодые, мужчины и женщины. Некоторые были одеты дорого, другие были в джинсах. Женщина в красном платье выделялась своей утонченностью. У нее были темные волнистые волосы, и она была красива, но на лице застыло привычно-насмешливое выражение. Я видела, как она пересекла зал и вклинилась в беседу Нейла Камерона с пожилой женщиной. Когда лицо ее утрачивало презрительное выражение, она становилась совершенно очаровательна.

Отчасти мне хотелось быть такой, как она, — восхитительной без усилий, светской, элегантной. Девочка в розовой кофте мечтала стать женщиной в красном платье.

Уолкера не было видно.

Я направилась в бар, где предъявила свое фальшивое удостоверение личности и заказала бокал «пикардо».

— Два, пожалуйста, — произнес голос у меня за спиной.

Мне не нужно было оборачиваться. Даже если бы я не узнала его голос, удовольствие, которое я почувствовала, сказало мне, что он принадлежит Нейлу Камерону.