…Ну и, в общем, как посоветовал брат Касым, Касым-караванщик, так в целом и сделали. Пока Белозеров со своей командой готовил концерт в «Мусагете», параллельно обеспечивая Мамеду, как гастролирующему солисту, беспрепятственный проезд на место выступления, Узбой прорабатывал схему похожего, но все-таки совсем другого спектакля, который можно было бы сыграть по прибытии труппы…
— Как вы тут ездите, честное слово! — буркнул Мамед, скрывая за хмуростью радость, которая буквально клокотала в нем, заставляя подергиваться усы. — Это что же такое?
— А что делать? Так и ездим. Пробки… Ну ничего, скоро проберемся.
Узбой протянул руку и прибавил громкости бубнящему что-то радиоприемнику. «…Новое трагическое происшествие, — заторопился голос диктора. — В результате взрыва в автобусе на улице
Домостроителей погибло четыре, ранено семь человек. По утверждению очевидцев, взрыв произошел в начале десятого утра. По всей видимости, взрывное устройство было приведено в действие молодым человеком, севшим в автобус за несколько остановок…»
Мамед недоверчиво улыбнулся.
— Наш?
— Ну да…
— А второй?
Узбой цыкнул зубом.
— Не второй. Вторая. Девчонка. Ее ребята Мурада Маленького привезли… Все нормально шло вроде…
— Ну? — поторопил Мамед.
Узбой приопустил окно и сплюнул, попав на чье-то лобовое стекло.
— Ай! — сказал он, морщась. — Да глупость какая-то, чесслово. Вчера вечером привезли ее… Все нормально было. А потом недоглядели. Она ночью из окна бросилась. С шестого. Теперь еще неприятности…
Ребята не успели уйти, к ним прицепились: что да почему…
— Нашли что-нибудь?
— Нашли, — хмуро отозвался Узбой. — Кто же знал… Идиотка.
Они помолчали.
— Два было бы лучше, — заметил Мамед.
— Конечно…
— А там-то как?
— Там все в порядке. Там я, видишь ли, выступил спонсором. — Узбой усмехнулся. — Мол, хочу помочь несчастной культуре. Ведь святое дело?
— Еще бы! — Мамед серьезно кивнул. — Конечно, святое.
— Вот видишь… Правда, деятели культуры хотели получить деньги.
Узбой повернул голову и вопросительно посмотрел на Мамеда.
— Понятное дело. Деньги кто только не хочет получить…
Узбой снова удовлетворенно кивнул.
— Но я директору прямо сказал: деньги есть деньги. Деньги — это птицы. Стоит их выпустить из рук, и они уже разлетелись. Верно?
Поэтому денег я тебе не дам. А лучше сделаю тебе на эти деньги ремонт. В холле. Он морду скривил, но все же согласился…
— И что?
— Да ничего… Ремонт — дело непростое, требует подготовки.
Готовимся. Дали нам ключ от задних дверей. У нас мастером Усама…
Да ты, наверное, не знаешь Усаму.
— Беспалый?
— Нет, другой. Он из Чиркека, смешной парень… Ну неважно. Третий день цемент завозит. Шесть мешков завез хорошего цемента… Правда, желтоватый такой цементик. Не как обычный. Снабженец, ха-ха! Вот сейчас поможем ему, доставим некоторые полезные для ремонта вещи… а?
Узбой снова повернул голову и вопросительно посмотрел на Мамеда: верно ли он понимает течение событий?
— Отлично, — сказал Мамед и все-таки взлаял, не удержавшись от смеха.
Колонна благополучно миновала более чем половину пути, когда на светофоре водитель джипа, в котором они ехали, решил не отрываться от первых двух машин — и проехал на красный.
Постовой коротко свистнул, махнув жезлом к обочине.
Это был сержант Павел Грачков.
Водитель послушно взял вправо и остановился чуть наискось, перегородив полосу, показывая тем самым, что постовой должен понимать: на таких машинах простые люди не ездят, и то, что водитель вообще притормозил, это с его стороны — акт почти благотворительный.
— Может, рванем? — спросил Мамед, предчувствуя что-то нехорошее.
— Спокойно…
Две первые машины, заметив случившееся, неспешно остановились метрах в ста за перекрестком.
Водитель опустил стекло.
— Денег ему сунь, если привяжется, — сказал Узбой.
Тот кивнул.
Щурясь, сержант Грачков неторопливо шагал к машине.
Джип этот ему категорически не нравился. Ему вообще не нравились джипы, потому что он был уверен, что в них ездят люди по преимуществу хищные и наглые. Он стоял на дороге уже два с половиной года. Сразу после демобилизации с контрактной службы. Ранение, слава богу, хорошо подлечили, и оно не явилось препятствием для новой деятельности. За два с половиной года он и джипов этих навидался, и с хозяевами их наговорился, и ни одна из этих встреч — ну или одна-две, не больше — не доставила ему никакой радости. Каждая следующая только подкрепляла заведомую уверенность. Вечно они строят из себя крутых, наглеют, машут какими-нибудь бумажками… И еще хорошо, если денежными.
Вообще говоря, сам он был тоже далеко не подарок — из той жесткой и в обыденной жизни неприятной породы людей, которые, если их не трогать, ведут себя сдержанно, скупы на слова, и потому ни в компании от них никакого толку, ни просто как следует по-товарищески поговорить — все угу да угу; если же что не по их, то до поры до времени с ними можно кое-как поладить, только нужно с самого начала вести себя по правилам, ими установленным: то есть не петюкать и не залупаться; но уж коли кто залупнулся, дело швах: начинают играть желваки, и человек, что называется, заходится; и уж тогда ни уговоры, ни посулы, ни прямые взятки, ни угрозы, ни драка — ничто его не свернет, и пусть себе во вред, а жертву свою он-таки ухайдакает.
Неспешно шагая, Грачков размышлял, что, если бы джип вызывал в нем хоть какую-нибудь симпатию, можно было бы срубить деньжат. Проехал на красный, на запрещающий; права отдавать, естественно, не захочет… мотайся потом за ними; бросать машину и гнать в сберкассу тоже почему-то никто не любит, хотя почему бы и не промяться. Короче говоря, гони пятихатку и езжай с богом, услышав на прощание:
«Счастливого пути!»
Но не нравился ему этот джип, совершенно не нравился. Стекла были тонированные, однако солнце лупило с противоположной стороны, и сержант Грачков, поглядывая вокруг как бы для продолжения контроля за ситуацией на дороге, рассмотрел все же, что в машине четверо — и все какие-то, кажется, черные рожи; а черных рож он на своем веку навидался — вот сколько, и ко всем к ним чохом испытывал заведомую неприязнь. Из темного круга неприязни выпадал лишь один парень из
Аслар-Хорта, почему-то помогший ему доволочь раненого напарника до мертвой зоны, где было потише… Да и то по сей день непонятно, чего этот мальчишка хотел, и уж не поймется никогда.
