Он бросил мел и скрестил на груди руки с видом победителя. Волосы у него на голове топорщились под влиянием статического электричества, как витая проволока. Старр сказал себе, что у Каплана — если смотреть прежде всего на шевелюру — действительно есть что-то общее с Эйнштейном. «Послушав его, — написал он впоследствии, — я подумал, что единственная ошибка, допущенная Матье, заключалась в том, что он вбил себе в голову: чтобы нас дегуманизировать, требуется построить „борова“. Мы же прекрасно справлялись и без всякого „борова“ — тот был всего лишь механической игрушкой!»
Матье завладел мелом, и доска быстро покрылась формулами.
Хватило нескольких минут, чтобы позиция Каплана в корне изменилась. Сначала он следил за гонкой символов на доске, затем перевел взгляд на Матье. От его торжествующего вида не осталось и следа — он почти униженно и с безграничным восхищением взирал на своего коллегу.
— Я понял, — пробормотал он. — Это гениально. Гениально. Итак, вы это сделали умышленно…
Матье вытирал руки.
— Примерно девять лет назад Группа Эразма передала великим державам меморандум, в котором требовала уничтожения всех ядерных арсеналов и уведомляла о том, что произойдет в противном случае. Никто нас не послушал. Тогда… Мы дали им нечто, слишком мощное для мощи, слишком разрушительное для разрушения, слишком превосходное для превосходства… Теперь всё в их руках…
Он разглядывал свои руки.
— Покончим с этим, — сказал Старр, — у нас нет в запасе вечности… я, по крайней мере, на это надеюсь!
Группа китайских инженеров в полном составе находилась в туннеле вместе с тремя албанскими офицерами, которым было поручено следить за их психическим состоянием. Автоматы здесь были лишними. Никто не сомневался, что диверсанты, не дрогнув, взорвут ядерный щит и весь сектор, включая и себя самих. Ну и замечательно, подумал Старр, поглядывая в коридор. У каждого члена их группы имелся при себе план-схема «борова», и каждый добрую сотню раз повторил все действия по высвобождению передового топлива. Но, увидев насмерть перепуганные лица китайцев, Старр понял, что может рассчитывать на их незамедлительное и услужливое содействие. Они великолепно с этим справятся. «Признаюсь, я испытывал довольно приятное чувство абсолютной власти», — написал он позже. Для большей верности, они попросили, чтобы Джума сам подтвердил приказ об освобождении духа. «Думаю, то, что происходило тогда в голове маршала, могло бы опустошить всю землю, не будь у него древнего инстинкта самосохранения, который, вообще-то говоря, уже устарел и пока что препятствует полному раскрытию потенциала современной науки». Когда он вернулся, ученые еще беседовали. Матье как раз расписывал на доске свою экстраполяцию.
Старр увидел Мэй. Она стояла у входа в туннель среди переплетения труб. Запутанный, извилистый лабиринт выглядел как разверстое чрево. Внутри системы ясно ощущалось тяжелое, мерное биение духа.
Старра мутило. Мэй положила руку на одну из труб.
— Вы будете спасены, — сказала она Бог знает кому или чему, и не было никакой гарантии, что это спасение осуществится, но если и оставался какой-то шанс, он заключался в этом полном любви взгляде.
— Иди сюда, святая Мэй Албанская, — сказал ей Старр. — You’re going home, kid. Тебе, детка, пора домой.
7.40
Они ждали.
Ядерный щит покоился между ними на земле. Его провода были похожи на лапки мокрицы, а сам он — на гигантское доисторическое насекомое бутылочно-зеленого цвета, которое выползло из первобытных сумерек на свет, чтобы от него же погибнуть.
Тысячи солдат со сложенным у ног оружием окружили их кордоном ненависти.
Сидевший в машине Имир Джума был абсолютно недвижим и бесстрастен, он не удостаивал и взглядом поругателей албанского народного духа, внушавшего такой ужас своей неодолимой силой.
Они опять возьмутся за свое, думал Колек, не сводивший глаз с этого сурового истукана. Будем надеяться, что свободный мир выиграет достаточно времени, чтобы построить своего «борова». «Анти-борова». «Борова» сдерживания.
Он избегал смотреть на небо. Там, наверху, творилось нечто странное. Страшная суматоха. Приготовления к приему гостей. Это подсознание, подумал Колек. Галлюциногенные отходы вытаскивали из его подсознания вещи, о которых он узнал, наверное, в детском саду. К примеру, алфавит от А до Я — как будто кто-то там наверху стремился возвратить его к самым первым истинам, к простейшим понятиям человеческой мысли и совести. Колеку хотелось крикнуть им, что он не ученый и не интеллектуал и весь их идеологический бардак от А до Я ему до лампочки.
Он нагнулся, и его вырвало.
От края до края Орлиной Долины все замерло. Всем был отдан приказ не двигаться с места. Вышедшие из домов жители и бригады рабочих застыли в тех позах, в которых их застал приказ, что делало их похожими на заживо погребенных жителей Помпеи. Литтл подумал, что эти люди напоминают фольклорные коллективы, позирующие перед объективом. Приходил на ум Советский Союз — там вот так же все застыло, и любое преобразование находится под запретом. Мысль эта была тенденциозной и реформистской, но он не нес за нее ответственность. Она была вызвана излучением духа.
— Извините меня, — сказал он Григорьеву, ведь русские как-никак были союзниками.
— За что? — удивился русский.
— Ни за что, — ответил Литтл, сердясь на самого себя, и русский, похоже, еще больше удивился.
Показались Матье и Мэй, они заняли свое место среди остальных. Он держал ее за руку. Мэй улыбалась ему с нежностью и безмятежностью, свидетельствовавшими о каком-то совершенном, врожденном, священном безразличии к тому, что могло им угрожать, и Старра при виде этого доверия, этой дурацкой и безграничной любви, охватила отчаянная зависть. Невозможно было не проникнуться человеческой верой, столь наивной в своем спокойном отказе от всего, что так или иначе ей противоречило; а Старр прекрасно понимал, что если он снова уверует и освободится от своего панциря цинизма, ему никогда больше не знать покоя.
Он уже отвернулся от этой пары, чтобы укрепить свой моральный дух лицезрением «борова», когда услышал, как Матье произнес несколько слов.
Сначала он не поверил своим ушам, но пришлось смириться с очевидным. Матье — тут не было никаких сомнений — читал стихи.
Терпимей будьте, братья люди, к нам,
Что раньше вас прошли земным путем.
Коль явите вы жалость к мертвецам,
В свой срок и вам Господь воздаст добром.
Старр чуть было не съездил ему по морде: этому типу, похоже, мало того, что он чуть не устроил ядерную катастрофу, нет, ему еще нужно облечь все это в лирическую форму. Но он вовремя спохватился. Матье, как и все они, стал жертвой побочного эффекта.
С этим ничего нельзя было поделать, несмотря на то, что все они были напичканы средствами, понижающими чувствительность.
