Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
— Черная метка! — по-своему перевела Крошечка, она уж столько наслышалась за ночь незнакомых слов, что ей хотелось хоть что-нибудь сделать понятным.
А Павлик Краснов сказал, что они, пожалуй, могут слезть с дерева. Ребята кое-как сползли по смолистому стволу и, поблагодарив сосну, которая пригласила их залезать еще, побежали к Смол окурке.
Когда Орина и Павлик, вслед за прожорливым колобом, ворвались в Поселок, то застали еще одну картину боя. Давешний танк выезжал из Прокошевского проулка и поводил своим неимоверно долгим носом, точно принюхивался. И тут Злобины появились из трех мест разом: Борода с Боровом выползли из обрыва, Ломонос и Топор вывернули из-за угла дома Красновых, а Ус с Волохатым выбежали из пустующей избы лесничего Глухова — и все разом кинули в бронированного пришлеца бутылки с зажигательной смесью… Правда, кажется, особого урона не нанесли. Но танк, дымясь образовавшейся на хромомолибдене корочкой, остановился, а из окошка дома Пандоры прямиком на корму башни соскочил Череп с гидроклином, отковырнул задраенную крышку люка, закинул свою бутылку внутрь и вновь захлопнул люк.
Танк как будто вспороло изнутри — катаной броней он был жив, но все живое в нем — если оно было — горело.
А гигантский колоб, перескочив через канаву, — в которую когда-то упала Крошечка, придавленная бревном, — и сказав свое «кере-меть», покатился дальше…
— Уходите, уходите! — закричал Павлик Краснов бригаде Злобиных.
— В сторону! В сторону! — орала и Крошечка.
Сообразительные Злобины и так уж разбегались кто куда, а колоб, будто шарикоподшипник, в котором все каталось и гремело, что-то посверкивало, кто-то полаивал, а кто-то вскрикивал, — навалился на танк всей своей массой, сказал с надсадой «КЕРЕ-МЕТЬ!» и, закатав в себя фашистскую бронетехнику, — на мгновение высунулась бульба ствола, но и она пропала, — грузно покатился вниз по Прокошевскому проулку. Орина с Павликом переглянулись — и бросились за ним. Шар катился, набирая скорость и бормоча свое «кереметь», ребята бежали следом.
Внизу, за лесхозовской баней, Кереметь свернул в сторону болота, и не успели ребята десяток раз перепрыгнуть с кочки на кочку, как тяжеловес с ротой фрицев внутри, с бедолагами-псами, с немецким танком погрузился в торфяное месиво. Мелькнул свет фонарика внутри шара, осветив чье-то лицо с разверстым ртом, кулаки, пытавшиеся прорвать закругленную стенку, и ствол танка, который безостановочно палил, пытаясь пробить противотанковую мину, внутри которой вдруг оказался. Но все тщетно. Прожорливый колоб со всем содержимым быстро погружался в трясину. Скоро темные воды сошлись над ним, а на поверхность выскочили болотные пузыри, и болото сыто рыгнуло: кере-меть.
Ребята, чьи подошвы захлестнуло черной волной, повернулись и понуро побрели назад. Крошечку одно волновало: ей показалось, что женщина, которую она видела внутри шара, это… это… Нюра Абросимова, бабушка Павлика… Неужто те, кто был… убит: муж со свекровью, — ее не простили?! Но ей не хотелось говорить об этом…
И ночь наконец кончилась: из-за реки поднималось солнце в золотой рогатой каске.
…За лесхозовской баней Орина и Павлик свернули и пошли берегом реки, которая, казалось, кровоточила — так ярко разгоралась заря.
Вдруг Крошечка увидела зеленолиственную черемуху, росшую на самом краю обрыва, чьи корни с речной стороны обнажились и жалко повисли. А на дереве, лицом к реке висел… Геннадий Дресвянников.
— Опять он! — пробормотал Павлик Краснов.
Орина закусила губу: и занесло же их сюда… На этот раз Геша молчал. Может, спит? Ведь должен же он когда-нибудь спать?! Не сговариваясь, ребята мышками прошмыгнули мимо страшного дерева. Но крик Дресвянникова остановил их:
— Лиледарители!
Они остановились и обернулись: Геннадий висел боком — весенний сучок, все еще покрытый зеленью, выходил у него из живота. Да и сам Генка вроде как стал лиственеть: листва, точно щетина, пробивалась у него из щек, и обнаженные руки были покрыты не волосками — заостренными зелеными почками, и грудь. Дресвянников повернул к ним лицо с перекрученными, точно корни, мышцами шеи, с косящим глазом в зеленых ресницах и произнес:
— Я ждал вас! Нет, я вас искал. Долго я шел: по стерне, по дороге, по бревнам моста, вдоль реки… Мне трудно было: я совсем разучился ходить! Я вас встречал, я знал, что вы пойдете этой дорогой. Я забыл вам сказать… Это важно.
— Что же… что же ты хотел нам сказать? — спросила Крошечка, отводя взгляд: долго нельзя было смотреть в эти пронзительные черемуховые глаза.
— Ведь вы уж поняли, что это не совсем то место… даже совсем не то место, откуда вы пришли, так?
Ребята, смутившись, переглянулись: они еще не говорили про это — и одновременно кивнули.
— Не каждый может выйти отсюда. Не всякий может вернуться обратно — в нужное место. Даже если очень захочет. Есть такие, которые могут: если время еще не потеряно, если все, что им тут поручили, выполнено… Но чтобы вернуться, нужна карта… Только с помощью карты вы сможете…
Геннадий Дресвянников отвернулся от них — к реке, они видели теперь его темный профиль, отчеканенный на золотой медали солнца.
— И… и что же это за карта? — осмелился прервать молчание Павлик Краснов.
Дресвянников, чье лицо стало восторженным, отмахиваясь от них, торопливо договорил:
— Это не обычная карта, это карта личности. У каждой личности есть своя карта. Вам нужна карта дочери Ли-ли. — И, подняв ладони, очень похожие на листья, Дресвянников приветственно замахал восходящему светилу.
— А какая она из себя, эта карта? — спросил Павлик, и вдруг приподнял левую Оринину руку и развернул ее ладонью к Генке: — Не эта ли?!
Геша, не глядя, покачал головой:
— Нет. Я не знаю… Я ведь не шулер — в чужие карты заглядывать. Я все сказал, что знаю. Дальше вы сами. Идите, вы же видите, я занят, — брюзжал висевший, — я встречаю отца. У нас разговор о наследстве… Он одарит меня всем. Всем…кроме… кроме Ли-ли! — и Геша стукнул себя кулаком в грудь: туда, где рядом с сердцем находилась фарфоровая статуэтка.
Ребята медленно уходили; Крошечка оглянулась: черемуха Дресвянникова уже почти скрылась среди пожелтевших, терявших последние листья деревьев, вот мелькнуло противоестественно зеленое облако, готовое скрыться… И вдруг Генка закричал им вслед:
— Отыщете карту — будете до-ма-а-а! Будете дома — передайте Ли-ле… я ее жду-у-у-у…
Ему ответило волчье эхо.
Ребята, оставшись одни, осмелились поглядеть в лицо один другому: они так страшно изменились за эту ночь, что при свете дня едва узнавали друг друга. Крошечка решила, что Павлик Краснов не так уж и дурен: во всяком случае, у него умное лицо, грустные с изнанки глаза, он высокий — она едва доставала ему до плеча. Правда, в лыжных шароварах, штанины которых не доходили до лодыжек, и в тесном пиджаке, рукава которого стали длиной в три четверти, — он был смешон. Крошечка закусила губу, чтоб не расхохотаться. Ее юбка тоже стала короче — но не слишком, не мешало бы еще подкоротить. Орина, замешкавшись, тайком подвернула юбку так, чтобы открылись коленки. Ей не терпелось разглядеть себя в зеркале, и она предложила Павлику заскочить к ней, дескать, раз это не их дом… как выясняется, то нужно положить сумку на место, вдруг она понадобится хозяевам, когда… если… они вернутся. Павлик Краснов внимательно поглядел на нее и кивнул, сказав, что у нее глаза горят, как будто в ней заработала мартеновская печь.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
