Матери умоляли своих отпрысков быть осторожными и внимательно смотреть, не несется ли по улице какой-нибудь сумасшедший на велосипеде. Другими словами, я вскоре стал настоящим бичом нашего района. Однако вместе с тем я был и примером для подражания: все дети поголовно осаждали своих предков, клянча надень рождения такой же велик, как у меня.
Как долго может болеть сердце и не разорваться? Не знаю. Знаю только, что я вошел в томительный период заочного ухаживания. Даже на свой двадцать первый день рождения — большое событие в моей жизни — я сидел поодаль от нее, сгорая от смущения, не в силах открыть рот и признаться ей в своих чувствах. Последний раз я увидел ее вскоре после этого, когда, набравшись смелости, позвонил в ее дверь, чтобы сообщить о своем отъезде на Аляску, где собирался стать золотоискателем.
Расстаться с моим любимым чешским велосипедом было почти так же сложно. Должно быть, я отдал его одному из моих приятелей, но кому именно — не помню.
Несмотря на то что мое сердце было разбито, я все же не потерял способности от души смеяться. Когда у меня водились деньги, я всегда ходил на водевили или проводил вечера на Хьюстон-стрит на эстрадных представлениях. Пародисты из этих шоу вскоре стали очень известны на радио и телевидении. Другими словами, я мог смеяться буквально над собой, эта способность и спасла мне жизнь. Я уже тогда знал эту известную строчку из Рабле: «Смех — лучшее лекарство от всех болезней». Могу сказать по собственному опыту, что это великая мудрость. Но сейчас смех столь дорог и его так мало, что неудивительно, что всем заправляют торговцы наркотиками и психоаналитики.
КНИГА ТРЕТЬЯ.
ДЖОУИ
Портрет Альфреда Перле, написанный с любовью, и несколько смешных эпизодов с участием противоположного пола.
Часть 1
Я называл его то Альф, то Фред, то Джоуи, а он обычно звал меня Джоуи, редко — Генри. Мы познакомились в 1928 году, во время моего первого приезда в Европу, благодаря моей тогдашней жене Джун, которая побывала в Париже за год до этого со своей любовницей Джин Кронски. Фред влюбился в Джин с первого взгляда — сразу потерял голову, как это обычно с ним случалось. Что касается моей жены, то он позже признался, что тогда о ней совсем не думал, она была для него «типичной центральной европейкой». Уж не знаю, что Фред под этим подразумевал.
Познакомившись с ним ближе за годы совместного проживания на вилле Сера, я понял, что его любили и даже обожали несколько довольно необычных женщин. Иногда он жил у них, а иногда они — у него, в маленьком отеле, которыми Париж славен и по сей день.
Для его отношений с женщинами было весьма характерно, что они все любили и обожали его, хотя этот закоренелый холостяк даже и не думал о браке. Зато он декларировал страстную влюбленность в каждую, хотя то, как он выражал свою страсть, обычно его и предавало.
С самого начала следует отметить, что Фред (или Альф, или Джоуи) был в некоторой степени негодяй, пожалуй, даже подлец, но очень милый. (Мне ни разу не повстречался человек, будь то мужчина или женщина, который бы его ненавидел.)
Он говорил, что родился в Вене, и всячески выражал свою любовь к родному городу. Странно, но мы с женой посетили Вену как раз в тот год, когда познакомились с ним в Париже. В то время (1927 г.) в Вене было мрачновато, да и сложно ожидать иного от города, пережившего великую войну. Он словно распадался на глазах. Дядя моей жены, бывший некогда полковником венгерских гусар, теперь развозил на велосипеде рулоны кинопленки по кинотеатрам, за что ему платили какие-то гроши.
Я уже писал выше о всяких насекомых, заполонивших Вену. Раньше я никогда не видел, чтобы клопы ползали по стенам в таком количестве, как в этом прославленном городе. И нигде больше я не сталкивался с такой ужасной, отвратительной нищетой. Спустя двадцать или тридцать лет я побывал в Вене еще раз с одним из своих друзей из Биг-Сура, уроженцем Вены. На этот раз все выглядело чуть лучше, но все равно болезненно напоминало о кварталах Бруклина, где я вырос.
Между двумя поездками я провел некоторое время в Германии. Здесь я узнал, что жители Вены (и вообще австрийцы) не очень-то ценятся немцами. О них обычно отзывались как о «ненадежных».
Я сделал это отступление о Вене, чтобы пролить свет на характер Джоуи, начав с его происхождения. Сам он рассказывал, что семья его принадлежала к цвету буржуазии. Он получил хорошее образование, а когда разразилась Первая мировая война, пошел на фронт лейтенантом. К счастью для него, в самом начале карьеры случилось вот что: его рота защищала от врага какую-то определенную позицию, им был отдан приказ «не стрелять, пока враг не приблизится на такое расстояние, чтобы можно было разглядеть цвет глаз противника». В то время ротой командовал Фред. По мере того как враг подходил все ближе, Альфа стремительно покидало мужество. Старший сержант вовремя это заметил, принял командование на себя, и это спасло роту от уничтожения. Фред, разумеется, был предан военному трибуналу и приговорен к расстрелу. Но его родители использовали свое влияние, и вместо того, чтобы встать к стенке, Фред отправился в сумасшедший дом. Войну он пережил в качестве психопата, а потом, после заключения мира, ворота лечебницы были открыты, и все больные ринулись на свободу. Тогда-то Фред и направил свои стопы в Париж. В детстве у него была гувернантка-француженка, и он достаточно хорошо знал французский, чтобы выжить. (Он также немного говорил по-английски.)
С этого момента и до моего приезда в Париж, где я остался на несколько лет, Фред вел сомнительное существование, свойственное любой артистической натуре. Именно в эти смутные дни он завел бесчисленные знакомства с самыми различными женщинами, которые в дальнейшем так и сыпались ему на голову из всех частей света.
Однако время, проведенное в лечебнице, не прошло даром для Джоуи: чокнутым он, конечно, не стал, но был очень эксцентричен. И мил. Говоря о любых его недостатках, все неизменно прибавляли — но как же он мил. Подозреваю, что именно в психушке Альф прочел все те хорошие книги, о которых позже любил поговорить. Естественно, к тому времени, когда я с ним сблизился, он уже имел прекрасное представление о литературе — немецкой, французской и английской. Среди его любимцев первое место принадлежало Гете — Фред мог цитировать его с любого места. Также он хорошо знал творчество многих известных французских писателей — и прозаиков, и поэтов. Он начал с Вийона, затем прочел декадентов девятнадцатого века и символистов — Вилье де Лиль Адана, Малларме, Бодлера, Рембо, всех известных романистов и эссеистов. Сэмюель Патнэм, филолог и переводчик, всегда почитался Перле как филолог от Бога. Что касается немецких поэтов, то мой друг был «на короткой ноге» с Шиллером, Гейне, Гельдерлином и другими. Разумеется, те, кто знал Джоуи, не придавали особого значения этим его познаниям и даже могли в них не верить, поскольку Джоуи в их глазах был лишь клоуном, всегда веселым и ярким, заставляющим смеяться до колик. Он мог почти со слезами на глазах цитировать Гельдерлина, а в следующую секунду уже реветь по-ослиному.
На его лице всегда светилась ироничная усмешка или благожелательная улыбка. (Недавно он прислал мне свое фото — такой же цветущий, не постарел ни надень.) Я видел его злым лишь однажды. Это было в Клиши, где мы вместе снимали маленькую квартирку. Он брился, а я, наблюдая за этой процедурой, дразнил его за какие-то мелкие проступки и грешки. Все больше входя во вкус, я вдруг увидел, как лицо приятеля потемнело. Видимо, в какой-то момент я задел его за живое, ибо, уронив бритву в раковину, он двинулся на меня. Я получил хороший удар в челюсть и рухнул прямо в ванну (пустую), приложившись еще и головой. Выбравшись оттуда, я принялся извиняться. Альф тоже извинился, вскоре восстановилось прежнее равновесие, и инцидент не имел повторений.
