— Только я к тебе не поеду. Наколешь.
— Договорились. Поехали к тебе… Обер, приговорчик.
— Эй, а шампани-то почти целую бутылку оставляем. И коньяк.
— Резонно. Оставил бы кому-нибудь на бедность, но что-то бедных не видать… Ты давай, слей аккуратненько коньячок в бутылочку, пробочкой заткни, в сумочку положи, как принято в приличных странах. «Бурым мишкой» подогреваться будем. А я пока с халдеем разберусь.
Расплачиваясь, Павел невольно подумал: «Эх, нелегка ты, жизнь мажорная! Ползарплаты оставляю».
Анджела взяла в гардеробе полушубок — тот самый, «кожаный в обтяжечку», отметил Павел, — и они вышли на воздух.
— Карета вон там, — сказал Павел, указывая на стоянку.
Они подошли к машине.
— Что-то авто мне знакомое, — сказала Анджела задумчиво.
— Советский стандарт, что поделаешь, — отозвался Павел. — Возьму «тойоту» — большие дяди скажут: «Не высовывайся!» — и по рогам… Ну, прошу садиться… Куда едем?
— В Купчино.
— Как скажешь.
Павел вырулил со стоянки и поехал по Лермонтовскому.
— Одна живешь?
— С женихом… Испугался?
— Чего нам боятся? Мы люди честные. Павел снял очки. Анджела посмотрела на него и вдруг взвизгнула:
— Останови! Я выйду!
— Узнала? Это хорошо. Я, конечно, могу остановиться и высадить тебя. Но в таком случае с утра начинай сухари сушить, ибо ждет тебя дорога дальняя, казенный дом…
— Не докажешь!
— А мне и доказывать ничего не понадобится… Ты ведь была на нашей свадьбе и представление о моих родственниках и их друзьях имеешь… Раскинь мозгами, если они у тебя есть, конечно.
Анджела замолчала и, надув губы, молча смотрела в окно до самого Московского. Павел следил за дорогой, но, даже не глядя на пассажирку, чувствовал, что она напряженно просчитывает, как лучше выпутаться из этой непонятной и малоприятной ситуации.
— С женихом, говоришь, живешь?
— Да, — сердито пробурчала Анджела.
— Тот самый, брюнет с усами?
— Да.
— Как зовут?
— Якуб. Он из Азербайджана, но в Питере давно уже пасется. Деловой. Травку ему возят, а он по точкам кидает…
«Так-так, — подумал Павел. — Значит, уже жениха закладываем. Демонстрируем, так сказать, готовность сотрудничать. Это хорошо».
— Давно, значит, пасется? И тебя пасет?
— Нет, хотел вначале, только старуха не дала. Своих ребят к нему прислала, они все объяснили… Теперь так живем, по любви.
— Что за старуха?
— Да есть одна такая…
Про старуху она явно не хотела распространяться. Ну, черт с ней, со старухой… Пора переходить к главному.
— Ты поняла, надеюсь, что мне от тебя надо?
— Поняла, — печально ответила Анджела. — У нас она…
— Якуб твой спит с ней?
Вопрос прозвучал резко, как удар хлыстом.
— Он со мной спит, — не без гордости сказала Анджела.
— А она что делает?
— Ничего. Живет. Домой не хочет… Ей с нами хорошо… Якуб — он добрый, он не против.
Они уже мчались по проспекту Славы, и Павел лихорадочно думал, как вести себя с этим Якубом. Руки чесались сразу же врезать по усатой морде. Но вдруг он там с дружками, или у него оружие? Может, опять поиграть в «мажора», пришел, дескать, товар купить? Не пойдет…
По указанию Анджелы они свернули на одну из безликих новостроечных улиц и остановились у стандартной девятиэтажки. Павел так ничего и не придумал.
— Вон там. — Анджела показала на горящие окна шестого этажа.
— Ну, давай веди… Он знает, кто я такой?
— Знает. Видел один раз, и Таня говорила. Павел не стал доставать темные очки. Что-то подсказывало ему, что лучше всего играть в открытую. Если Якуб не полный кретин и умеет просчитывать последствия, все должно получиться.
— Войдешь первая и скажешь, что я пришел за Таней и не хочу никакого шума, — сказал он Анджеле.
Она кивнула.
Дверь открыл Якуб. Анджела повисла у него на шее и между поцелуями проворковала:
— Якубчик, милый, не сердись… Это Павел, Танин муж… Он пришел за ней… Пусть забирает, а? Ты же знаешь…
Через голову Анджелы Якуб постреливал в сторону Павла маслянисто-черными глазками. Со смешанным чувством Павел понял, что азербайджанский «жених» обкурен если не в хлам, то весьма основательно.
— Зачем, дорогой, на пороге стоишь, заходи, гостем будешь! — воскликнул Якуб, стряхивая с себя Анджелу. — Посидим, выпьем, потолкуем…
— Где Таня? — спросил Павел.
— Здесь, дорогой, здесь. Спит она, устала очень.
— Я отвезу ее домой. Павел вошел в квартиру.
— Здесь? — Он показал на одну из дверей. — Или здесь?
— Она сама попросила, понимаешь… Позвонила нам, заберите меня, говорит… Я хотел сам тебе отвезти ее, но она не хотела… — приговаривал Якуб, семеня за Павлом. — Вот тут она, тут…
Павел рывком открыл дверь. Из темной комнаты на него пахнуло спиртом и сладковатым дымом горелой травы. Он пошарил рукой по стене, включил свет. На диване возле неприбранного журнального столика, заставленного стаканами, тарелками и пепельницами, уткнувшись в стену лицом, лежала Таня. Он подошел к ней, наклонился, тряхнул за плечи. Безжизненно, как тряпочная кукла, Таня перевалилась на спину. Лицо бледное, глаза сжаты, из уголка оскаленного рта течет струйка слюны. Дыхание неглубокое, но ровное.
— Я же говорил, отдыхает… — проговорил у него за спиной Якуб.
Павел развернулся, схватил Якуба за рубашку и резко рванул. Импортная джинсовая рубашка выдержала, только металлическая пуговка отлетела.
— Наркотики ей давал, да?!
— Зачем наркотики, какие наркотики? Мы что, звери? Ханки немножко покурили… Устала она очень, понимаешь…
Павел отпустил Якуба, вновь наклонился над Таней, начал похлопывать ее по щекам, сначала тихонько, потом все сильнее. Она не реагировала никак, только голова болталась, как на ниточке.
— Хорошо уехала, — проблеял сзади Якуб. — Ты не буди. Не надо.
— Где ее вещи? — бросил через плечо Павел. — Куртку, шапку, сапоги сюда давай, сумку и чемодан вниз, к машине. Анджела покажет.
— Да-да-да, — затараторила стоящая в дверях Анджела, — Я покажу. Мы сейчас…
Она принесла Танину одежду, и Павел принялся одевать обмякшую, неподвижную Таню, переворачивая, поднимая ей то руку, то ногу.
Закончив, он поднял ее на руки и понес. «Как тогда, год назад, через порог нашей дачи», — с горечью подумал он, переступая порог квартиры Якуба. Тот вышел следом, неся чемодан и сумки.
