– Отсюда и это письмо, которое сейчас жжет мне руки. Мало того. Мы обратились в ту организацию, весьма уважаемую, откуда Бултых ушел к нам, и выяснили, что и там он показал себя просто с дурной, подлой, что ли, стороны. Три выговора с занесением в личное дело и с предупреждением об увольнении! Мне больше нечего сказать. Картина более чем ясная. Мы только должны выработать совместные меры, чтобы оскорбления такого типа никогда не повторялись в нашей организации.
Она села.
– Есть вопросы к обвинителю? – спросил Мосалов.
Их не было.
– Тогда у меня вопрос. Скажите, пожалуйста, Марина Викторовна, а есть ли у Бултыха благодарности? Или только выговоры?
Она пожала плечами:
– Ну, как у каждого человека.
– Как у каждого человека, есть или, как у каждого человека, нет?
– Как у каждого человека – есть.
– Странно. У меня, например, их нет ни одной. И у вас тоже. А выговоры имеются.
Он предоставил слово Северьянцеву.
Напоминаю. Лицо пятое. Северьянцев Борис Павлович. Режиссер. Поставил несколько хороших спектаклей и номеров. Очень хочет всемирно прославиться и совсем не хочет с кем-либо ссориться. Вежлив… Член всех комиссий, заседаний, пленумов… С точки зрения всемирной справедливости… в суде – защитник.
Но прежде чем Северьянцев стал говорить, Кичалова снова попросила слово и сделала маленькое дополнение:
– Я попрошу вас не удивляться, что в президиуме нет Афанасия Сергеевича. Он не совсем здоров. И считает обидным для себя контакт с Бултыхом. Он целиком положился на чувство нашей справедливости. Абсолютно уверена, что мы сумеем правильно разобраться в этом непристойном деле. А для тех, кто интересуется, подготовлена специальная подборка из газетных заметок о деятельности Циркконцерта. И в перерыве можно с ней ознакомиться.
Все продумано. «Дело – непристойное». Он «целиком положился». А подборка все-таки подготовлена.
Стал говорить Северьянцев:
– Товарищи. Мы прослушали Марину Викторовну, и выяснилась такая картина. Что на свете живут два разных человека: Тихомиров Афанасий Сергеевич – хороший и Бултых Иван – плохой. Но дело не в этом. Не ради таких выводов мы собрались. Дело в том, что Бултых обвиняет Тихомирова в отсутствии чувства юмора и в том, что Тихомиров не пропускает хорошие тексты из-за боязни потерять кресло. Насчет первого разговаривать не приходится. Проверять, есть ли у Тихомирова чувство юмора, мы здесь не будем. И, более того, я не уверен, нужно ли оно руководителю. Может, ему проще привлечь хороших экспертов-рецензентов. А вот второй пункт проверяется и заслуживает внимания. И, если у Бултыха есть факты, наверное, их следует выслушать. Я с огромным уважением отношусь к Афанасию Сергеевичу. Но вдруг выяснится, что он действительно отклонил много хороших номеров. И зачеркнул какие-то темы. Тогда мы должны принять какие-то меры, чтобы это не повторялось. В дальнейшем.
– А если фактов нет, – встала Кичалова, – мы тоже должны принять меры, чтобы это не повторялось. В дальнейшем.
– Безусловно. Это уже деловой подход. А то, что Тихомиров – хороший человек, а Бултых – плохой, в данном случае значения не имеет.
– Может быть. Только все равно это странно, – вмешалась опять Марина Викторовна. – Один человек оскорбил другого, почти что ударил – назвал перестраховщиком. А мы, вместо того чтобы одернуть его, поставить на место, начинаем рассуждать, а вдруг он прав? А вдруг он правильно оскорбил?
– Но он же не назвал его дураком! – взорвался Мосалов. – Он говорил о профессиональной непригодности!
Пауза. Мосалов успокоился:
– Может, он не прав. Но он же не личные счеты сводит.
– Хорош у нас председатель! – съязвила Кичалова. – Объективный!
– Не надо передергивать, Марина Викторовна. Факты давайте.
– Хорошо. Только прежде, чем вашего Бултыха слушать, давайте с другими поговорим. С эстрадными авторами. Они лучше знают, как Тихомиров к ним относится.
– Что значит «вашего Бултыха»?
– Вы же его защищаете!
– Я справедливость защищаю. Вы все в эмоциональный ряд переводите – кто хороший, а кто плохой. А мне на это наплевать. И самый лучший может быть виноватым.
Он это довольно зло все сказал, и Кичалова замолкла. Дальше стали выступать авторы – Дядьев, Ред и Калошин.
Прекрасный портрет отца и благодетеля нарисовали они. Лучше Афанасия Сергеевича на свете никого нет и никогда не было. И вряд ли когда-нибудь еще появится такой человек. И темы он подсказывает, и ходы, и приемы предлагает. Ночью и днем готов сидеть над репертуаром с детьми-писателями. И зашаталось мое дело, западало. И загрустили мои сторонники. А сторонники Афанасия Сергеевича обрадовались.
Дошло дело до Носача Сергея Николаевича. Автора, которого я пригласил. Мосалов спрашивает:
– Какие у вас отношения с Тихомировым?
– Обыкновенные. Я пишу, он приобретает.
– Для кого?
– Для актеров разных. Куплетистов.
– Есть у вас к нему претензии?
– Какие?
– Бывает так, что он что-то не пропускает?
– Бывает. Очень часто.
– Можете привести пример?
– Могу. Сколько хочешь.
Он стал исполнять куплеты и частушки. В другой аудитории это было бы дико. Но здесь собрались профессионалы, и все звучало вполне нормально. Так же, как у нас в цехе разбор причин сгорания потенциометров.
– Вот куплеты для Дальнего Востока:
Я хотел от вас, не скрою,
Привезти ведро с икрою.
А у вас самих на рынке
Рубль стоят две икринки.
Тихомиров сказал тогда, что не стоит привлекать к этому внимания. Количество икры все равно не возрастет, а людей это раздражает. Или вот, он тоже не пропустил:
Один вопрос я, помню, много лет вынашивал:
Куда девались раки, щуки, караси?
Об этом нашу рыбную промышленность не спрашивай,
Об этом лучше ты большую химию спроси.
Он тоже заявил – пой не пой, рыбы больше не станет. А большая химия на щите. Ни к чему это.
– Спасибо, – сказал Северьянцев. – Если вы не совсем прояснили картину, то достаточно ее дополнили.
– Да, – сказал Мосалов. – Я бы тоже такое не пропустил. (Пауза.) Есть еще желающие дополнить картину?
И вдруг, как гром среди ясного неба:
– Есть!
Батюшки! Это же Великий Юморист.
– Разрешите мне сказать. Я вижу, дело у вас более чем сложное. И, по-моему, решения вы не найдете. Потому что у вас и Бултых прав, и Тихомиров не виноват.
– Так не может быть! – воскликнул Северьянцев.
