— Я в офисе, работаю. Не очень себе представляю, как буду спать после всего того, что вы вывалили на мою голову.
— Простите. Но…
— Да нет, это моя вина. Я слишком долго пряталась. Один из принципов психотерапии: вы можете чувствовать себя нормально или хотя бы немного лучше, если выговоритесь. Но это вас никуда не приведет. Я думала, что для меня единственный способ здесь выжить — ни во что не вдумываться. Так поступают многие ирландские семьи, не находите?
Ее смех по телефону показался мне немного искусственным, слабым, как будто чиркнули спичкой по ночному небу.
— Мне думается, вы все равно уже были готовы двинуться в нужном направлении, — пояснил я. — Я имею в виду, вы хотели разобраться в Джоне Говарде; сам факт, что вы о нем думали… это могло стать началом.
— Гм-м… Может быть. Так или иначе, выкладывайте, в чем дело. Ваша забота о моем благополучии трогательна, но какого черта вы хотите?
— Две вещи, если у вас получится. Где похоронен Джон Говард? На семейном участке?
— Могу узнать. Это должно было быть в газете. Второе?
— Я ищу свидетеля, видевшего, как утопилась женщина. Это случилось на пирсе в Сифилде в апреле 1986 года.
— Довольно коротко.
— Говорят, ее долго искали, даже пытались спасти, все службы безопасности были задействованы.
— Это тоже наверняка появлялось в газете. Сегодня?
— Если можно.
— Это означает, что мы напарники?
— Если вы оцените мои усилия, когда будете об этом писать.
— Что тут оценивать?
— Как у вас дела с Джонатаном? Вы его видели?
— Мы вместе выпили. Он очень печальный мальчик. И вы ему совсем не нравитесь.
— Я с ним довольно сурово обошелся.
— Это ему не повредит, он избалованный поганец.
— Когда вы его видели, он показался вам… не знаю, как сказать… уравновешенным?
— Да, определенно. В чем дело? Вы думаете, он может покончить с собой? Позвольте вам сообщить, что его значительно больше угнетает то, как я сейчас живу, чем то, как живет он. Пусть они благодарят Бога за то, что они не вы. Для них это терапия. Я вам перезвоню. Когда удобнее?
— Как только вы что-нибудь найдете, время значения не имеет. Спасибо, Марта.
Свет в церкви все еще горел, и я вспомнил, что там сегодня ночная служба. В рядах на коленях стояли три пожилые дамы и два старика. Еще одна женщина в красных ходунках на четырех колесах находилась около креста. На алтаре на заметном месте стояла дароносица со священным хлебом внутри, который католики искренне считают телом Христовым. Мне показалось, что дверь в ризницу справа от алтаря захлопнулась. Я прошел по проходу и подергал боковую дверь, но она тоже оказалась заперта. Я вернулся к алтарю, преклонил колени, потом подошел к двери, но и она была закрыта. Я спустился с алтаря, сопровождаемый неодобрительными взглядами пары пожилых леди; старики уже заснули или погрузились в молитвы. Я опустился на колени у бокового алтаря рядом с ризницей и решил подумать. Алтарь был посвящен Непорочной Марии, и там стояла статуя Марии с Младенцем Иисусом на руках. Я начал молиться, но не сильно преуспел. Я снова встал и пошел по боковому проходу, когда то, на что я не сразу обратил внимание, заставило меня оглянуться. На стене около алтаря висела бронзовая табличка. Я подошел, чтобы как следует рассмотреть ее.
На ней было написано: «Этот алтарь был восстановлен благодаря щедрой помощи семьи Говард. 1986».
Пресвитерия оказалась старой викторианской виллой сзади церкви. Свет нигде не горел. Я постучал в дверь. Святого отца Мэсси там не обнаружилось, или он не отвечал.
Глава 20
Я подъехал к Рябиновому дому со стороны бунгало, но там нигде не было света, поэтому я поднялся на холм и направил «вольво» по длинной дорожке мимо рябин с красными ягодами, остановившись рядом с черным «мерседесом» Сандры Говард. Я еще не решил, что буду делать. Либо выложу ей все, что мне удалось узнать, либо попытаюсь уличить ее во лжи, как в суде делает адвокат с обвиняемым, либо просто изложу все по порядку и посмотрю, как она прореагирует. Но когда она открыла мне дверь в темно-зеленом шелковом халате, едва доходившем до ее бледных веснушчатых ног, мой разум попытался было бороться с моей кровью и потерпел поражение. На шее у нее висела серебряная цепочка с кровавым камнем, покоившимся между грудями; соски были красными и полными, так же как и губы; зеленые глаза блестели, волосы подняты высоко над головой, как огненный нимб. Она повернулась и повела меня через холл к лестнице, и, возможно, мы на этот раз добрались бы до кровати, но ее аромат, ее терпкий сладкий запах, ее походка, раскачивание бедер и движение ягодиц лишили меня всего, оставив только желание и инстинкт. Я притянул ее к себе и поцеловал в шею, щеки, медленно провел руками по груди и начал целовать спину, начиная с шеи и опускаясь все ниже и ниже. Она не поворачиваясь нашла меня и помогла войти, вскрикнув при первом проникновении, затем вошла в ритм. Потом повернулась, показав мне свое лицо, и возобновила движение, пока мы одновременно не кончили под биение крови в моих ушах и сладкий звук ее криков.
Немного погодя она открыла дверь и на лестничной площадке стало светло.
— Мы все ближе подбираемся к постели, — сказала она.
Я вошел за ней в спальню с двумя арочными окнами со скользящими рамами, выходившими поверх трех башен на город; между ними стоял бронзовый мальчик с подносом на голове, на котором возвышались бутылки; кровать у стены была бронзовой. Я сбросил одежду на стул и забрался в кровать вслед за Сандрой. Губы ее были измазаны кровью. Она поднесла палец к моим губам и показала мне — он тоже оказался в крови. На ее бедрах слева и справа остались рубцы.
— А это откуда? — спросил я.
— Твое обручальное кольцо, — ответил она. — Ты долго был женат? Тебе не обязательно отвечать.
— Не слишком долго. Или слишком долго. Сама знаешь, как это бывает.
— Я не знаю. Мне кажется, у каждого человека по-разному.
— Ты все еще замужем?
— На самом деле нет. Во всяком случае, в том отношении, в котором это имеет значение. Но скорее всего разводиться я с Деннисом не буду. Он слишком усердно на нас всех работает.
Я лежал какое-то время и думал о своей жене, замужем за другим мужчиной, которая вот-вот родит, и о нашем ребенке, мертвом и похороненном в океане, о гневе, от которого я никак не могу избавиться, проявляющемся в похоти к женщине, которая вполне может оказаться убийцей, и о снова затвердевших яйцах, стоило Сандре взять в свою бледную руку мой пенис.
— Нам нужно поговорить, — пробормотал я.
— Нам нужно не только поговорить, — возразила она, и мы снова взяли друг от друга то, что нам необходимо, — во всяком случае, попытались. Потом я встал, посмотрел на три башни и город за ними и подумал, что, глядя на эту панораму, находящуюся в твоем полном распоряжении, можно почувствовать себя королем, как можно считать, что тебе по праву полагается замок. Когда повернулся, я увидел, что Сандра натянула белое покрывало до подбородка и в глазах ее стоят слезы.
