В то время мы вообще не разговаривали.
«Ту-ту, — гудел поезд. — Ту-ту».
Чтобы не заснуть, я ждал, когда прогудит следующий поезд, потом следующий, потом еще один.
Ту-ту, ту-ту.
Они поднялись по лестнице, открыли дверь, долго смотрели на меня.
Ту-ту. Ту-ту.
Прошептали что-то ласковое в темноте.
— Себастьян, — кричала мать Себа. — Учти, это в последний раз.
В туалете спустили воду. Два раза. Сначала папа, потом мама. Почему бы не смыть один раз? Я не слышал, как они чистили зубы. Но они наверняка чистили.
Ту-ту. Ту-ту.
Я слышал, как мама рыдала в подушку, а папа ее успокаивал. Это ничего. Это повторялось каждую ночь и почти каждое утро. В нашей жизни появлялся ритм. И слезы были частью ритма.
Мы мчались по дороге в паршивой машине Джоан. Водитель одной рукой держал руль, другой открыл окно и прилепил что-то к крыше. Карты разлетелись. Я вцепился в собачью клетку. Грохотали отбойные молотки. Как в каменоломне. Мимо пролетали машины.
Дэниэл с закрытыми глазами привалился к двери. Лицо его все было в синяках и кровоподтеках.
— Мам! Пап!
— Не кричи, Гарри, я слышу. Здесь есть все, что тебе нужно. Спокойно, приятель, спокойно. — За рулем был Отис.
Нам пришлось ложиться на спину, чтобы натянуть комбинезоны с приделанными к ним ботинками и серебристыми полосками, которые светятся в темноте. Потом мы сели, надели куртки, желтые шлемы. Настоящие, а не из какого-нибудь там пластика.
Я огляделся:
— А где огнетушители? Где бак с водой, шланги?
— Это моя забота, Гарри. Не лезь не в свое дело. Лучше застегни шлем как следует.
Мы съехали с дороги, немного потряслись по вспаханному полю и остановились метрах в шестидесяти от фермы. Ночь взорвалась синими вспышками и сиренами. На ферме были конюшни, амбары, тракторы. В окнах плясали языки пламени. В воздухе пахло костром и дымом, небо прямо над нашими головами стало красным. Из машин выдвинулись лестницы, пожарные вытащили и растянули шланги. Казалось, все здесь сделано из кубиков «Лего». Отис открыл машину. Мы выбрались наружу.
— Готовы?
Я тащил за ним пожарный шланг, жар все усиливался. Горячий воздух разъедал глаза. Я был полон решимости. Мне не было страшно. Я был готов. Мы были с Отисом, он сможет о нас позаботиться.
— Иди сюда, Дэн. Быстрей.
— Ему с нами нельзя, — бросил Отис, не останавливаясь.
Дэниэл, вот олух, бренчал своей баночкой, в которой хранил карманные деньги.
— Он прав, — сказал Дэниэл. — А вам пора.
Я бы попробовал уговорить его, но Отис уже превратился в крошечную точку. По крайней мере, я знал, что я должен сделать.
— Прости меня, Дэниэл.
— За что?
— Ты знаешь. За все.
— Не переживай, брат.
Мы пожали друг другу руки. Дэн улыбнулся. У меня в горле застрял ком, глаза наполнились слезами. Я обнял его, чтобы он не увидел, как я плачу. Мы стукнулись шлемами. Я повернулся и со всех ног бросился туда, где бушевал пожар.
33
Отис был в центре внимания всех, кто пришел в парк, на мой день рожденья. Правда, самого его не было, он немного опаздывал. Мама с папой решили не приходить. Мама еще не готова была появляться на людях. Я надеялся, что они пошли покупать мне подарок. Утром папа спросил, цела ли моя цепь для велосипеда. Так что на ролики рассчитывать не приходилось.
Я оставил ребят, чтобы проверить, как там Джоан. Она сидела в тени на лавочке. Она стала очень большой, просто огромной, как будто ждала тройню. Джоан сидела одна-одинешенька. То есть там были, конечно, люди, например служащая парка, которой ни в коем случае нельзя покидать свой пост. И шикарная женщина в дурацких солнечных очках и с таким кислым лицом, вроде она какой-то дряни наелась. Такую вы вряд ли позовете на помощь, если ребенок вдруг захочет родиться.
Джоан разговаривала по телефону и не заметила, как я подошел.
— Да, я знаю. Я целую вечность не могла дозвониться. Понятно.
Похоже, она не с Отисом разговаривала. Джоан намотала прядь волос на палец и затянула так сильно, что он посинел.
— О нет. — Джоан зажмурилась. — Сколько прошло времени? Сейчас прикину. Да… Знаю, конечно, знаю.
Женщина тоже вела переговоры по радиотелефону:
— Руфус, прекрати сейчас же нажимать на кнопку. Сними палец с кнопки, я тебе говорю!
Она подняла голову, оглядела площадку и остановила взгляд на здоровенном мальчишке, который ждал своей очереди на тарзанку. У него тоже был радиотелефон, пара тому, что у женщины в очках. Парень стоял спиной к двум спорящим девчонкам и делал вид, что они не имеют к нему никакого отношения. А девчонки тем временем набивали карманы галькой, не иначе как боеприпасы готовили.
Женщина опустила телефон и закричала через всю площадку:
— Руфус, убери палец с кнопки. Мне нужно с тобой поговорить!
Мальчишка оглянулся, поморщился и приложил руку к уху, делая вид, что он не расслышал. Вот странно, вроде и не похожи, но сразу видно, что мама с сыночком.
— Джоан, что случилось?
Джоан прикусила губу.
— Похоже, он не очень-то торопится, Гарри.
Я побежал к ребятам.
Терри во все глаза смотрел, как Май карабкалась наверх, на башню, к тарзанке, чтобы оттуда спрыгнуть. План был такой: Май прыгает, а мы выстраиваемся внизу, на песке, будто кегли, и ждем, пока она полетит вниз. Кто отскочит позже всех, получает очки.
Терри, Питер и Свинка уже прыгнули, следом за Май Сисей должен буду прыгнуть я, если не удастся выкрутиться.
— Эй, народ! У Джоан роды задерживаются уже на десять дней. Если у нее начнутся схватки, мне придется везти ее в больницу.
— Хреново, — сказал Терри.
Пит поддал песок ногой.
— Если хочешь, возьми мои часы, они с секундомером.
— И что с того? — спросил Терри.
— Нам нужно будет засекать схватки.
— А как долго они длятся? — спросил я.
— Узнаешь, когда будешь засекать, — ответил Пит.
— А я вам вот что скажу, парни, — заявил Терри, — я перережу пуповину. У меня есть специальное приспособление.
Свинка, в своем полосатом свитере здорово смахивающий на настоящую кеглю, скорчил рожу за спиной Терри. Тот был одет в свой боевой костюм. И теперь, когда мне было десять, я видел, что в этом костюме он похож на клоуна.
— Лучше не отрезать пуповину, если не знаешь наверняка, как это делается, — возразил Пит.
