Снова сожаление мелькнуло в глазах Дориана. Он протянул рукуи, взяв со стола листок бумаги, что-то написал на нем. Дважды перечелнаписанное, старательно сложил листок и бросил его через стол Алану. Потомвстал и отошел к окну. Кэмпбел удивленно посмотрел на него и развернул записку.Читая ее, он побледнел как смерть и съежился на стуле. Он ощутил ужаснуюслабость, а сердце билось, билось, словно в пустоте. Казалось, оно готоворазорваться.
Прошло две-три минуты в тягостном молчании. Наконец Дорианобернулся и, подойдя к Алану, положил ему руку на плечо.
— Мне вас очень жаль, Алан, — сказал он шепотом, — нодругого выхода у меня нет. Вы сами меня к этому вынудили. Письмо уже написано —вот оно. Видите адрес? Если вы меня не выручите, я отошлю его. А что за этимпоследует, вы сами понимаете. Теперь вы не можете отказаться. Я долго пыталсявас щадить — вы должны это признать. Ни один человек до сих пор не смел такговорить со мной — а если бы посмел, его бы уже не было на свете. Я все стерпел.Теперь моя очередь диктовать условия.
Кэмпбел закрыл лицо руками. Видно было, как он дрожит.
— Да, Алан, теперь я буду ставить условия. Они вам ужеизвестны. Ну, ну, не впадайте в истерику! Дело совсем простое и должно бытьсделано. Решайтесь — и скорее приступайте к нему!
У Кэмпбела вырвался стон. Его бил озноб. Тиканье часов накамине словно разбивало время на отдельные атомы муки, один невыносимеедругого. Голову Алана все туже и туже сжимал железный обруч — как будто позор,которым ему угрожали, уже обрушился на него. Рука Дориана на его плече былатяжелее свинца, — казалось, сейчас она раздавит его. Это было невыносимо.
— Ну же, Алан, решайтесь скорее!
— Не могу, — машинально возразил Кэмпбел, точно эти словамогли изменить что-нибудь.
— Вы должны. У вас нет выбора. Не медлите!
Кэмпбел с минуту еще колебался. Потом спросил:
— В той комнате, наверху, есть камин?
— Да, газовый, с асбестом.
— Мне придется съездить домой, взять кое-что в лаборатории.
— Нет, Алан, я вас отсюда не выпущу. Напишите, что вамнужно, а мой лакей съездит к вам и привезет.
Кэмпбел нацарапал несколько строк, промакнул, а на конвертенаписал фамилию своего помощника. Дориан взял у него из рук записку ивнимательно прочитал. Потом позвонил, отдал ее пришедшему на звонок слуге,наказав ему вернуться как можно скорее и все привезти.
Стук двери, захлопнувшейся за лакеем, заставил Кэмпбеланервно вздрогнуть. Встав из-за стола, он подошел к камину. Его трясло как влихорадке. Минут двадцать он и Дориан молчали. В комнате слышно было толькожужжание мухи да тиканье часов, отдававшееся в мозгу Алана, как стук молотка.
Куранты пробили час. Кэмпбел обернулся и, взглянув на Дориана,увидел, что глаза его полны слез. В чистоте и тонкости этого печального лицабыло что-то, взбесившее Алана.
— Вы подлец, гнусный подлец! — сказал он тихо.
— Не надо, Алан! Вы спасли мне жизнь.
— Вашу жизнь? Силы небесные, что это за жизнь? Вы шли отпорока к пороку и вот дошли до преступления. Не ради спасения вашей позорнойжизни я сделаю то, чего вы от меня требуете.
— Ах, Алан. — Дориан вздохнул. — Хотел бы я, чтобы вы питалико мне хоть тысячную долю того сострадания, какое я питаю к вам.
Он сказал это, отвернувшись и глядя через окно в сад.
Кэмпбел ничего не ответил.
Минут через десять раздался стук в дверь, и вошел слуга,неся большой ящик красного дерева с химическими препаратами, длинный мотокстальной и платиновой проволоки и две железных скобы очень странной формы.
— Оставить все здесь, сэр? — спросил он, обращаясь кКэмпбелу.
— Да, — ответил за Кэмпбела Дориан. — И, к сожалению,Фрэнсис, мне придется дать вам еще одно поручение. Как зовут того садовода вРичмонде, что поставляет нам в Селби орхидеи?
— Харден, сэр.
— Да, да, Харден. Так вот, надо сейчас же съездить к нему вРичмонд и сказать, чтобы он прислал вдвое больше орхидей, чем я заказал, и какможно меньше белых… нет, пожалуй, белых совсем не нужно. Погода сегодняотличная, а Ричмонд — прелестное местечко, иначе я не стал бы вас утруждать.
— Помилуйте, какой же это труд, сэр! Когда прикажетевернуться?
Дориан посмотрел на Кэмпбела.
— Сколько времени займет ваш опыт, Алан? — спросил он самыместественным и спокойным тоном. Видимо, присутствие третьего лица придавало емусмелости.
Кэмпбел нахмурился, прикусил губу.
— Часов пять, — ответил он.
— Значит, можете не возвращаться до половины восьмого,Фрэнсис… А впрочем, знаете что: приготовьте перед уходом все, что мне нужнонадеть, и тогда я могу отпустить вас на весь вечер. Я обедаю не дома, так чтовы мне не нужны.
— Благодарю вас, сэр, — сказал лакей и вышел.
— Ну, Алан, теперь за дело, нельзя терять ни минуты. Ого,какой тяжелый ящик! Я понесу его, а вы — все остальное.
Дориан говорил быстро и повелительным топом. Кэмпбелпокорился. Они вместе вышли в переднюю. На верхней площадке Дориан достал изкармана ключ и отпер дверь. Но тут он словно прирос к месту, глаза его тревожнозабегали, руки тряслись.
— Алан, я, кажется, не в силах туда войти, — пробормотал он.
— Так не входите. Вы мне вовсе не нужны, — холодно отозвалсяКэмпбел.
Дориан приоткрыл дверь, и ему бросилось в глаза освещенноесолнцем ухмыляющееся лицо портрета. На полу валялось разорванное покрывало. Онвспомнил, что прошлой ночью, впервые за все эти годы, забыл укрыть портрет, иуже хотел было броситься к нему, поскорее его завесить, но вдруг в ужасеотпрянул.
Что это за отвратительная влага, красная и блестящая,выступила на одной руке портрета, как будто полотно покрылось кровавым потом?Какой ужас! Это показалось ему даже страшнее, чем неподвижная фигура, которая,как он знал, сидит тут же в комнате, навалившись на стол, — ее уродливая теньна залитом кровью ковре свидетельствовала, что она на том же месте, где былавчера.
Дориан тяжело перевел дух и, шире открыв дверь, быстро вошелв комнату. Опустив глаза и отворачиваясь от мертвеца, в твердой решимости ниразу не взглянуть на него, он нагнулся, подобрал пурпурно-золотое покрывало инабросил его на портрет.
