Тот конец веревки, который я держал в руках, я несколькими отработанными движениями закрепил в специальном держателе-домкрате, держатель же зацепил за мощную двутавровую балку на носу стрелы и начал работать ручкой домкрата, натягивая веревку. Работать до тех пор, пока экспонометр, установленный на держателе, не укажет натяжение хотя бы в сто килограммов… Хотя бы в семьдесят… Работать, пока не отвалятся руки…
Это занятие отняло у меня больше времени, нежели сил. Я качал и качал. Качал и качал! Стремительно улетали драгоценные секунды, а стрелка на циферблате экспонометра даже не дергалась. Веревка, вначале провисшая дугой, теперь приобрела вид прямой, она уже звенела, как струна. А стрелка даже не дергалась. Я материл ее распоследними словами — эта сволочь приросла к началу шкалы. Я щелкал ногтем по стеклу экспонометра — она застыла, как мертвая.
В тот момент, когда я решил плюнуть на все и отправиться в путь, стрелка дрогнула и начала неторопливое движение по кругу.
— Скотина! — в сердцах обругал я ее, когда она достигла нужной отметки, и вздохнул с облегчением. И устроил себе двухминутную передышку.
— Как у тебя? — спросил в уоки-токи.
— Хорошо. Никто не звонил. У тебя?..
— Выбиваюсь из графика. Отбой.
Моя умница в ответ несколько раз быстро чмокнула губками.
Я торопливо влез в альпинистскую обвязку и закрепил карабин на веревке.
Раньше я панически боялся даже небольшой высоты. Заманить на колесо обозрения меня можно было только поллитрой. Поднимаясь на верхнюю ступеньку обычной стремянки, я весь трясся и холодел. Но похоже, что акрофобия составила компанию астигматизму. Как и он, канула в Лету, и я совершенно спокойно, без внутренней дрожи, отправился в путешествие над бездонной пропастью.
А уже через десять минут, разинув от удивления рот, стоял на крыше соседнего здания. Мои кроссовки попирали аккуратный газон, взгляд тешил умело разбитый цветник, перед глазами темнел небольшой бассейн, сооруженный в форме восьмерки. На противоположном от меня конце крыши был оборудован вход в этот маленький рай из квартиры, занимающей верхний этаж.
А ведь в этой квартире сейчас спали ее хозяева. И возможно, бодрствовали охранники, готовые в любой момент подняться в пентхауз, чтобы проверить, все ли спокойно на крыше. Хотя, если помыслить трезво, на черта им это надо?
Я мысленно выругался. Уж такого сюрприза я никак не ожидал! Безжизненная, словно лунная, поверхность, крыша, крытая рубероидом, — это пожалуйста. Но не ботанический же сад, в самом-то деле!
А у меня из оружия был только нож. И ко мне уже бежала собака. Белая средних размеров собака с поросячьей мордой и крысиным хвостом.
Ей было скучно, и она собиралась пообщаться со мной.
У нее был поганый характер, и она просто решила меня сожрать.
Я покрепче зажал в руке нож и присел на корточки. Альпинистская обвязка, сбившись в сторону, жадно вцепилась мне в задницу, но сейчас было не до нее.
— У-тю-тю, собаченька, — шепотом просюсюкал я (и откуда же вылезла эта тварь?!!) — У-тю-тю, хорошая. Нету у меня для тебя ничего. Нету покушать, маленькая.
С замирающим сердцем я протянул левую руку, предварительно стянув с нее лайкровую перчатку. Ожидая, что сейчас мое запястье сожмут мощные челюсти.
И Эрлен будет жить дальше.
Бультерьер несколько раз вильнул хвостиком и дружелюбно ткнулся мне в ладонь влажным холодным носом.
Нет, все же помрет сегодня Эрлен.
— Умница, умница. — Я потрепал собаку за загривок и с облегчением поднялся на ноги. — Извини, милая. Некогда. Я скоро вернусь, и мы поиграем. Хорошо?
Бультерьер еще раз вильнул хвостиком, а я в этот момент уже успел выскользнуть из комбинезона и, оставшись в темно-бордовой униформе — под цвет кирпичной стены, — принялся закреплять на прочных перилах, окаймляющих крышу, веревку. Где должно располагаться окно кухни Эрлена, я стараниями Голоблада знал точно — самое крайнее слева. Или справа, — с какой стороны посмотреть. Но не все ли равно. Главное, я не мог промахнуться. И угробить кого-либо из невинных соседей.
— Все, собачка, до встречи. — Я перевесил на грудь рюкзачок, — чтобы удобнее было доставать снаряжение, — закрепил карабин и, неуклюже перекинув зад через перила, отправился в бездну.
Рюкзачок мешал. Сильно мешал, но он сразу же похудел наполовину, когда я, повиснув напротив кухонного окна, достал дрель. И немедленно приступил к работе. Сверло вгрызлось в металлопластиковую раму окна, и на то, чтобы проделать в ней отверстие, ушли считанные секунды. Не думал, что это удастся мне так легко. Отставание в графике я уже ликвидировал, но мне предстояла еще самая ответственная и самая тонкая часть работы.
Для начала я ввел в отверстие микрофон. Через стекло было отлично видно, как он лежит на подоконнике, и от него тянется тонкий черный проводок. Проводок выходил через отверстие на улицу и примыкал к мощному передатчику размером со спичечный коробок. Я закрепил передатчик на раме и осторожно извлек из рюкзачка самое главное — фирменное блюдо «супертабун», которым собирался накормить сегодня своего клиента. Блюдо подавалось на стол в черной коробочке из мягкой резины. Кроме баллончика с черепом и костями коробочка таила в себе несложное электронное устройство — простейший приемник, совмещенный с приспособлением для вскрытия баллона. Из резиновой коробочки торчала наружу пластиковая трубка — миниатюрный газопровод, по которому отрава, когда настанет для этого время, будет перекачана в апартаменты Эрлена. Я ввел пластиковую трубку в отверстие и так же, как и передатчик, закрепил с помощью суперклея «резиновую смерть» на раме. Выждал немного, проверил, хорошо ли схватился клей, и, не теряя времени, отправился в обратный путь.
Чего я не рассчитал, так это того, что подъем наверх — всего каких-то восемь метров — превратятся для меня в ад. Мокрая нейлоновая веревка была словно смазана жиром. С помощью карабина и «долбаной матери» я продвигался по ней со скоростью гусеницы. Идиот! И почему же не навязал узлов? Распроклятье! До рассвета не успеваю! А тут еще Алина по уоки-токи проскрипела металлическим голосом: «Зайка, как у тебя?». Я нашел в себе силы пригнуть голову к рации и объяснил «как» всего в двух словах. Раньше я никогда не произносил этих слов на людях.
Когда я перевалился через перила и, вывалив набок язык, распластался на травке, бультерьер, вертя крысиным хвостом, подбежал ко мне и устроился рядом. И было заметно, как он мне сочувствует. Чисто автоматически я погладил собаку и начал медленно приходить в себя. Слишком медленно. Даже не обращая внимания на то, что уже почти рассвело.
Из транса меня вывела рация:
— Зайка, что-то случилось?
— Все хорошо. Возвращаюсь.
— Уже рассвело.
А то я этого не заметил!
— Что у тебя?
— Девки спят. Телефон не звонил.
