которым я не являюсь, что очень усложняет дело… Уверяю вас, это потрясающая женщина и ради нее без сожалений можно испортить торжественную церемонию. Даже две церемонии. И Генассамблею ООН. И саммит «Большой семерки». И саммит Евросоюза…
Кто-то в первом ряду начал хлопать. Это был Горбачев. Он, смеясь, хлопал своими огромными лапами, из-за чего другие люди в зале тоже зааплодировали. Были и те, кто выражал свое недовольство сердитыми выкриками и громким ворчанием.
— Я почти закончил, — сказал Хартунг.
Выкрики и ворчание прекратились. Горбачев ободряюще кивнул. Родимое пятно у него на лбу сияло, как советская звезда на кремлевской башне.
— Эта женщина, мои дорогие слушатели, вдохновила меня на смелость и честность. Между нами говоря, она ясно дала понять, что в противном случае бросит меня. Поэтому я надеюсь, что она сейчас меня видит. И находит достаточно смелым.
Раздались нерешительные аплодисменты, но тут же снова стихли. Хартунг окинул взглядом зал заседаний. Неужели это не сон? Неужели он правда стоит в немецком бундестаге и говорит о своих проблемах в отношениях? Не должен ли он сказать что-то политическое? Что-то важное. Если уж он так и не послал сигнал Варшаве, не поговорил об уроках мирной революции и даже не упомянул принцип правового государства для Европейского союза, который был так важен для Антье Мунсберг.
Но каким должно быть его послание? Хартунг начал вспоминать великие фильмы, в конце которых главные герои говорили что-то важное. В «Запахе женщины» Аль-Пачино говорил о смелости быть честным человеком. В «Рокки Бальбоа» Сильвестр Сталлоне объяснял сыну, что значит отвечать за свою жизнь. В «Обществе мертвых поэтов» Робин Уильямс призывал учеников смотреть на мир своими глазами. А Хартунг — что ему сказать людям? Какую важную мысль простой владелец видеотеки на грани банкротства, только что публично объявивший себя лжецом, может донести до немецкого народа?
— За прошедшие недели я повстречал многих людей, с которыми в своей обычной жизни ни за что бы не пересекся. Политики, историки, журналисты, издатели, кинопродюсеры, рекламщики.
У всех у них были две общие черты: они все родились на западе и хотели разъяснить мне, что такое восток. Но вопросы они тоже задавали. Они хотели знать, почему мы, восточные немцы, до сих пор так отличаемся от них. Почему мы такие неблагодарные? Почему такие необучаемые? Как-то раз телеведущая меня спросила: «Господин Хартунг, не могли бы вы рассказать нам немного об особенностях восточных немцев?» Как будто мы из Папуа — Новой Гвинеи!.
Из зала раздался гул порицания. Кто-то выкрикнул: «Остановись!», остальные захлопали.
— Я спрашиваю себя, почему мы все не можем быть самими собой? Что хорошего в том, чтобы быть одинаковыми? На мой взгляд, большинство браков распадается, потому что люди все время пытаются изменить своего партнера. Мы видим только раздражающие различия и забываем, за что однажды полюбили друг друга. Вы, дамы и господа, наверняка возразите мне, что государство — это все-таки не романтические отношения. И будете правы. Но я думаю, что любые отношения обречены на провал, если они работают по правилам только одной стороны.
Снова послышался гул и свист.
— Мы как братья и сестры, выросшие при разведенных родителях. У нас одна кровь, но нет совместного опыта. Тридцать лет мы ищем правду, которая удовлетворит всех, но чем дольше длятся эти поиски, тем сложнее становятся наши отношения. Иногда мне кажется, что маленькая история любви пойдет нам на пользу. Но, возможно, будет достаточно и просто немного поинтересоваться друг другом. Задать настоящие вопросы и по-настоящему выслушать.
Последовали нерешительные аплодисменты.
— Сейчас я вынужден с вами попрощаться, вы больше меня не увидите, по крайней мере на сцене или телевидении. Я постараюсь не потерять женщину, о которой говорил. Постараюсь больше времени проводить с дочерью, по которой я очень скучал. Постараюсь быть хорошим дедушкой, даже несмотря на то, что у моих внуков странные имена. Я постараюсь с открытым сердцем подходить ко всем, даже к тем, кто носит национальный костюм и пьет сладкое вино. Лично я, дамы и господа, не смогу сделать большего для своей страны.
Но если и вы сделаете то же самое, то все у нас на ладится.
Аплодисменты, раздавшиеся на этот раз, были значительно громче, некоторые зрители даже встали со своих мест. Хартунг на шаг отошел от трибуны, окинул взглядом зал. Горбачев одобрительно показывал большой палец. Федеральный президент, качая головой и бледнея, вжимался в кресло. Антье Мунсберг нервно разговаривала по телефону. Ландман отрешенно стоял в углу зала. Вишневский задумчиво почесывал гладкие щеки. Натали махала с трибуны.
Хартунг на мгновение почувствовал себя легко, словно осенний лист, который ветер вздымает в небо, не давая упасть на землю.
Примечания
1
«Доброе утро, свобода! Рада видеть тебя снова» (нем.).
