годов. Да, пожалуй, и позже. Вспомним, например, финал многим известной детской повести Анатолия Рыбакова «Кортик», опубликованной в 1948 году:
«– Так, – моряк перебрал папки и развязал одну из них, – Черное море. Вот оглавление: “ ‘Трапезунд’, корабль крымского хана Девлет-Гирея”… “ ‘Черный принц’ – затонул 24 ноября 1854 года в Балаклавской бухте, разбившись во время шторма о прибрежные скалы, груз – пять миллионов рублей золотом”… Да тут целый список!
Он перелистал бумаги, покачал головой. – Какие сведения! Точные координаты места гибели, показания очевидцев, огромный справочный материал…
– Крепко! – весело сказал Свиридов. – Для нашей новой организации “Судоподъем” все это пригодится.
– Да, – подтвердил моряк, – материал неоценимый».
«Неоценимый материал» имел вполне себе определенную цену, а к его своеобразной калькуляции был причастен главный герой этого зала: секретный агент ОГПУ «Мартэн».
И еще Анатолий Рыбаков немного ошибся в датах. Новехонький английский парусно-винтовой транспорт «Принц» налетел на скалы и затонул во время сильного шторма в гавани Балаклавы 14 ноября 1854 года. На протяжении нескольких десятилетий предполагалось, что на его борту помимо груза теплой одежды[21], в которой остро нуждалась осаждавшая Севастополь британская армия, находилось и ее жалованье в размере то ли 200, то ли 400 тысяч фунтов стерлингов золотом – с годами сумма становилась все больше. Сокровища много раз пытались найти и поднять, но окончательно легенды о золоте «Черного принца» – под таким мрачным прозвищем вошел пароход в историю кладоискательства – были развеяны лишь в 1927 году. Тогда дно Балаклавской бухты с японской тщательностью прошерстила экспедиция из Токио.
Как ни странно, самое полное и, похоже, исторически достоверное описание работы этой самой экспедиции было выполнено в середине 1930-х годов знаменитым сатириком Михаилом Зощенко. Вышедшая в 1936 году повесть «Черный принц» содержит подробный рассказ обо всей истории парохода, а главы с 16-й по 26-ю посвящены непосредственно работе японских водолазов. От кого и каким образом получил Михаил Зощенко поразительно точные сведения о том, что происходило летом 1927 года под Севастополем, до сих пор остается загадкой. Скорее всего, он использовал не сохранившиеся до нашего времени воспоминания Льва Николаевича Захарова-Мейера – бывшего начальника Экспедиции подводных работ особого назначения (ЭПРОН), расстрелянного в августе 1937 года по ложному обвинению в шпионаже. В любом случае эту увлекательнейшую повесть необходимо прочитать, но вкратце ее канва такова.
Осенью 1926 года находившийся в Москве представитель японской водолазной компании «Синкай когёсё лимитед» (так ее название пишется по современным правилам транслитерации) некий господин Като предложил Главконцесскому – государственной организации, руководимой Львом Троцким и выдававшей разрешения на проведение работ с иностранным участием, организовать подъем затонувших в советских морях судов и заодно прикупить у СССР рыболовную концессию. Русские заявили, что с водолазными работами вполне успешно справляется ЭПРОН, созданный в 1923 году под крышей правопреемника ВЧК – Объединенного государственного политического управления – ОГПУ. Работы ведь предполагалось вести не какого-нибудь народно-хозяйственного, а особого назначения! Что же касается концессии, о ней вообще разговор отдельный. Но если господам японцам уж очень хочется, ответили в Главконцесскоме, то можно попробовать достать со дна Балаклавской бухты золото парохода «Принц» вместе – так сказать, общими усилиями. Тем более что ЭПРОН уже пытался совсем недавно выполнить эту задачу самостоятельно. Советские водолазы нашли корпус судна и констатировали, что он засыпан огромными скальными обломками, видимо, рухнувшими сверху во время очередного землетрясения. До клада было не добраться. Японцы же в это самое время в Средиземном море как раз сумели поднять крупный груз золота с другого затонувшего английского корабля. В работе они использовали водолазную экипировку, которой у наших подводников в наличии не имелось, взять ее было негде, а очень хотелось бы.
Заручившись согласием Москвы, в марте 1927 года в советскую столицу прибыл лично глава «Синкай когёсё» господин Катаока с морским инженером и тремя водолазами. Отправившись в Балаклаву, японцы немедленно осмотрели место предполагаемого крушения и сразу же удивили советских подводников уникальным снаряжением.
«В этой маске (без скафандра) водолаз мог спуститься на глубину пятидесяти саженей, – писал Зощенко. – Причем устройство этой маски было в высшей степени оригинальное. Маска закрывала только глаза и нос водолаза. Рот же и уши оставались открытыми. Причем водолаз брал в рот какие-то небольшие щипчики, которые соединялись с маской. Весь секрет этой маски заключался в умелом и особом дыхании. Воздух качали по шлангу, и водолаз вдыхал носом и, не разжимая рта, выбрасывал его в воду. В такой маске водолаз без всякого для себя вреда мог находиться до десяти минут на значительной глубине»{114}.
Результаты рекогносцировки воодушевили японцев. Вернувшись в Москву, Катаока 2 июля подписал договор с ЭПРОН. За сам факт производства работ на чужой территории «Синкай когёсё» обязана была заплатить советской стороне 110 тысяч рублей и самостоятельно покрыть все текущие расходы. Предполагалось, что поднятое золото с лихвой окупит издержки даже при том, что японская сторона получала лишь 40 процентов от общей суммы клада, а ЭПРОН – 60 процентов. Японцы были настроены оптимистично, полны решимости, ясно осознавали трудности, которые могут ждать их на дне, и просили у Советского государства только одного: риса – чтобы нормально питаться. Четыре тонны его были специально закуплены Внешторгом в Харбине и отправлены в Крым на нужды глубоководных профессионалов. Следом в Балаклаву прибыли еще 18 опытных японских подводников, и 15 июля экспедиция приступила к работе.
Зощенко поименно назвал нескольких участников грандиозного, по тем временам, проекта. С японской стороны, помимо уже знакомого нам Катаока, в Балаклаве находились главный инженер Уэкки (Уэки?), водолазы Вакино, Иси (очевидно, Исии) и Ямомато (явно Ямамото). Отдельно от экспедиции (ей был выделен особый дом, прозванный «концессионным»), в гостинице «Россия», проживал московский представитель фирмы Като. Там же остановилась приехавшая понаблюдать за экзотическим действом поэтесса и племянница главы Главконцесскома Льва Троцкого Вера Инбер (ее «Девушка из Нагасаки» уже была написана, но пока что прошла мимо внимания читающей публики). В «России» поселился и приехавший в Балаклаву из Москвы знаменитый писатель Борис Пильняк со своим тамошним знакомым – журналистом Курода Отокити. Оба совсем недавно вернулись из Японии. Атмосфера в гостинице, по воспоминаниям Пильняка, царила самая экзотическая: «И мы погрузились в Японию. Японец-прислужник принес нам чаю и повел нас в ванну, сделанную за кухней, в японскую бочку, где вода почти кипит. Дом был пуст, пахнуло морем и тушью. Канцелярист передал мне свою визитную карточку. В коридоре распялены, ногами вверх, водолазные костюмы, – скафандры похожи на уэллсовских марсиан. В ванной нам дали японские полотенца, которыми надо одновременно и мыться, и утираться. В столовой нас ждал завтрак – соленая слива, зеленый чай, рыба в сое, рис. Палочками вместо ножа и вилки, вкусовыми памятями я был погружен в Японию»{115}.
Из непосредственных участников экспедиции Зощенко упомянул главного врача
