и в определённом месте и времени, однако превыше всякого места и времени, вселенски и абсолютно. Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего? (Рим. 8:32). Единожды и навсегда приобретённое благо искупления даётся всем его достойным, как некая Божественная сила. Он ходатайствует за нас (Рим. 8:34).
Искупление означает удаление Христа из мира чрез вознесение на небо и одесную Отца сидение. Но предполагает ли таковое удаление, так сказать, расчеловечение? Как следует понимать пребывание Христа в отношении к Его человечеству после этого удаления Его из мира? Неужели только как Судии, ожидающего будущего Страшного суда, на котором произойдёт новая встреча с человечеством? Но такое понимание прямо противоречило бы несомненному верованию Церкви в таинственное пребывание Христа на земле и, прежде всего, в Божественной Евхаристии, как и других таинствах. Такое понимание противоречило бы откровению, в котором говорится о действенном участии Христа в человеческой истории, где Он сражается со «зверем», с царями земными и воинствами их, а также царствует со святыми тысячу лет (Откр. 19:11–21; 20:4) (как бы мы ни истолковывали точнее эти образы). И наконец, не об этом ли пребывании на земле, в истории, в человеческой жизни говорит излияние крови и воды из ребра Иисусова, «Святой Грааль», который может быть истолкован лишь в смысле незримого пребывания Христа на земле, страждущего человеческим страданием? Мы не должны останавливаться перед совмещением кажущегося несовместимым – разных образов жизни Христовой в Его пребывании на земле и на небе. Мы должны мыслить здесь антиномиями и совмещать несовместимое – Вознесение и Святой Грааль.
Основная мысль здесь такова, что Христос, вознёсшийся в небеса, пребывает в мире, будучи прославленным, остаётся ныне страждущим. Принятое Христом страдание Голгофское в себе соединяет тягость всех человеческих грехов, поскольку оно искупает их. Приятием единого, универсального человеческого греха как всеобщего страдания искупается первородный грех в его полноте. Оно, оставаясь единичным актом, включает в себя множественную совокупность и полноту всех частных, личных грехов, совершённых, совершаемых и имеющих совершиться, на чём, прежде всего, и основано искупление. Христос отожествляет Себя с каждым из грешников для того, чтобы попалить его грех Своей искупительной жертвой. Поэтому единая, универсальная жертва Христова как бы растворяется в океане отдельных человеческих грехов, искупаемых ею. Этот многоединый характер искупления не подлежит сомнению, как в целом, так и в каждом частном случае. Всякий отдельный грех, как и отдельный грешник, нуждается в единоличном искуплении, которое и совершается силою жертвы Христовой.
Эта мысль об едином Первосвященнике и об единой Жертве за многих с особой силой развивается в Послании к Евреям, чрез сопоставление ветхозаветных жертв, множественно повторяющихся, и единой и единственной Жертвы не повторяющейся. Смотри особенно главу 10, особенно стихи 11–12: Он же, принесши одну жертву за грехи, навсегда воссел одесную Бога, ожидая затем, доколе враги Его будут положены в подножие ног Его. Ибо Он одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых (Евр. 10:12–14). Однако что значит это «ожидание» победы над врагами в сидении одесную Отца? Конечно, это «ожидание» не есть пассивное, бездейственное состояние в небесах, но относится к участию в продолжающейся истории на земле. (Обо всём этом см. очерк «Присутствие Христа на земле»[146].)
III
[Человеколюбие Христа]
Иными словами, спрашивается: наряду с вечностью, в которой совершилось искупление, имеет ли место участие Христа в истории, то есть во временной жизни человечества? Совместимо ли это с небесным пребыванием Христа? Можно ли понимать это последнее как безучастие или равнодушное созерцание человеческой жизни извне? Когда Христос пришёл на землю, то, помимо прямой цели Его пришествия, искупления и спасения от греха, Он совершил многие дела человеколюбия, на которые был нарочито помазан Духом Святым (Лк. 4:18), как и Сам об этом свидетельствовал о Себе. Является всегдашней трудностью в истолковании этих чудес Христовых тот факт, что чудеса эти являются разрозненными, единичными и как бы случайными. Между тем можем ли допустить это относительно любви и милосердия Божия? Напротив, следует признать, что они являются как бы примерными и показательными свидетельствами сострадающей любви Божией к человеку и действительная их область гораздо шире видного проявления, и это является ещё более чудесным.
Но можно сделать и ещё шаг вперёд в этом вопрошании, именно спросить себя, неужели любовь Сына Человеческого к человекам ограничивается только Его современниками на земле, а не распространяется на тех, которые прежде или после Него жили на Земле: видя толпы народа, Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря (Мф. 9:36). Он ходил по Галилее, исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях (Мф. 4:23). И далее, призвав двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь (Мф. 10:1). Таков был образ человеколюбия Христа на земле. И не явлен ли он с особой силой в повествовании о воскрешении Лазаря, где говорится: Сам восскорбел духом и возмутился… Иисус прослезился. Тогда Иудеи говорили: смотри, как Он любил его. <…> Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу (Ин. 11:33–38).
Итак, Иисус болезновал о страждущем человеке в земном служении Своём и милосердовал о нём. И если это милосердие, по крайней мере при воскрешении Лазаря, выражалось как молитва, то нет причин отрицать и, напротив, есть все основания утверждать действие и силу непрестанной молитвы Христовой и в других целениях, по слову Его: сей род изгоняется молитвой и постом (Мф. 17:21). И вот, возникает вопрос: ограничивается ли эта область человеколюбия и сила молитвы лишь случаями земного служения Христа или же она ими не ограничивается и вообще ничем и никогда не ограничивается ни прежде, ни после, ибо щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив (Пс. 102:8). Образ Его человеколюбия и чудотворения является иным, чем на земле, он становится совершенно иным и даже непроницаемым. Однако Он не утрачивает Своего милосердования – не свидетельствуют ли об этом многоразличные прошения, молитвословия и молебные пения, которые приносятся Богу о разных нуждах человеческих? Не есть ли это прямое свидетельство об участии Христа в истории, о молитвенном взаимодействии Бога и человека?
Однако и этого мало. Мало утверждать, что Бог помогает человеку, а человек помогает Богу в этой помощи, именно её ниспослании. Ведь это может одинаково относиться не только ко Второму Лицу Святой Троицы, Сыну Божию, но и каждому из Лиц Святой Троицы, т. е.
