А во лбу моем — знай! —
Звезды горят.
В правой рученьке — рай,
В левой рученьке — ад.
Есть и шелковый пояс —
От всех мытарств.
Головою покоюсь
На Книге Царств.
Много ль нас таких
На святой Руси
У ветров спроси,
У волков спроси.
Так из края в край,
Так из града в град.
В правой рученьке — рай,
В левой рученьке — ад.
Рай и ад намешала тебе в питье,
День единый теперь — житие твое.
Проводи, жених,
До седьмой версты![551]
Много нас таких
На святой Руси.
Начальная строка «А во лбу моем — знай! — / Звезды горят» соотносит лирическую героиню с пушкинской царевной Лебедью в «Сказке о царе Салтане», это у нее «во лбу звезда горит», что придает повествованию сказочный оттенок. Цветаева утверждает, что она не обычная женщина, а Царевна и Птица; в ее душе, в волшебных руках поэта сведены рай и ад, свет и тьма. Мифологема питья в тексте — метафора Поэзии; в своем настое Колдунья-поэт смешала снадобья из земного и небесного источников. Цветаева рисует в стихотворении свой портрет Волшебницы и Художника, вышедшего из мира ветхозаветного предания, Книги Царств, Поэта, родственника и потомка царя Давида.
Сергей Эфрон в начале 1918 года ушел в добровольческую армию, поэтому Цветаева, говоря о своей жизни, использует двусмысленный образ заповедного шелкового пояса — «от всех мытарств». Это защита от супружеской неверности и лирический поясок — мифологема творческого начала. Ироническое обращение «проводи, жених» также двойственно. Женихом в контексте стихотворения воспринимается некий влюбленный мужчина. На него проецируется слово «жених» не в общеупотребительном, а в новозаветном плане. Седьмая верста определение траектории пути лирической героини, которая объясняет свою породненность с ветрами и волками, со Стихией и Одиночеством, с седьмой далью Искусства, с привольем Предания и Мифа о святой Руси. Стихотворение «А во лбу моем — знай! ‒…» соотносится с неоконченным стихотворением «В сновидящий час мой бессонный, совиный…» (апрель 1921), о поэте, чья душа и лирика сочетает «к законам земным дорогое пристрастье», «к высотам прекрасную страсть», с поэмой «Молодец».
Психея. Романтика
— Марина! Спасибо за мир!
«Психея» была издана в Берлине издательством З. И. Гржебина в 1923 году. В нее включено 78 стихотворений, поэма «На красном коне» и 20 стихотворений дочери Али[552]. «Психея» — единственная книга, которую Цветаева не считала этапной в своем творчестве, объясняя: «…Психея — единственная из моих книг — СБОРНИК, т. е. составлена мной по примете чистого и даже женского лиризма (романтизма) из разных времен и книг. Она — не этап, а итог» (VII, 394). Несмотря на такую авторскую оценку, мы включили в настоящую главу одно стихотворение «Психеи», по времени и тематически примыкающее ко вторым «Вёрстам», написанное в Страстной понедельник 1918 года, вошедшее в цикл «Стихи к дочери»:
— Марина! Спасибо за мир!
Дочернее странное слово.
И вот — расступился эфир
Над женщиной светлоголовой.
Но рот напряжен и суров.
Умру, — а восторга не выдам!
Так с неба Господь Саваоф
Внимал молодому Давиду.
(КС, с. 409)
Судя по первой строке, стихотворение возникло как отклик на реплику семилетней дочери Ариадны, по-взрослому мудро поблагодарившей мать, подарившую ей «мир», то есть Жизнь. Дочерняя благодарность порождает стихотворение, в котором Цветаева уподобила себя Господу Саваофу, а дочь Алю — молодому Давиду, царю Израиля и певцу псалмов. Поэтичный библейский образ пастуха, музыканта, царя, пророка и псалмопевца не раз в русской поэзии оказывался породителем и вдохновителем стихов: стихотворение «Давид» А. С. Грибоедова[553], поэма «Давид» Кюхельбекера, эпиграмма «Певец Давид был ростом мал…» Пушкина, «Давид» А. С. Хомякова, «Арфа Давида» Н. И. Гнедича, аллюзиями на Давида насыщены стихи Ахматовой[554], Мандельштама[555] и Тарковского[556], а также ряд стихотворений, от А. П. Сумарокова до Н. Клюева[557], строится как переложение псалмов[558]. Вероятно, первое обращение к образу Давида у Цветаевой — «Аймек-гуарузим — долина роз…» (18 сентября 1917), стихотворение о любви к еврейской девушке, где Давидов щит противопоставлен кресту и христианской вере, стилизованный отклик на прочитанное. Следующее, стихотворение «Марина! Спасибо за мир…» (1918), где с Давидом Цветаева соотносит свою талантливую, писавшую стихи дочь Алю: «Так с неба господь Саваоф / Внимал молодому Давиду» (I, 393). Для Али Марина и есть человек, открывающий ей весь мир, поэтому Цветаева и применяет библейское сравнение: Саваоф — одно из имен бога в иудаистической и христианской традиции, «владыка сил», под чьим управлением находятся солнце, луна и звезды; в имени Саваофа выражена идея единства всех «воинств» Вселенной. Дочь Аля необычайно одарена — отсюда уподобление ее Давиду, певцу-гусляру, отличавшемуся удивительным красноречием. Цветаева как бы видит себя в стихотворении со стороны: «И вот — расступился эфир / Над женщиной светлоголовой». Третье лицо переносит происходящее как бы в иной, общечеловеческий, общемировой контекст, приравнивающий Мать к Богоматери и к Богу. Эпитет «светлоголовой» — выражение ангельского, божественного благословения, внимания к поэту Высших Сил и родство поэта с Давидом, который в Книге Царств изображен белокурым (Кн. Царств 1, 16;12).
Во второй части стихотворение Цветаева передает, как старается скрыть свое восхищение дочерней репликой: «Умру, — а восторга не выдам». Почему для поэта важно не выдать восторг? И разве не обнаруживает Цветаева свой восторг тем, что пишет эти стихи? Рот поэта перед созданием стихотворения «напряжен и суров». Она говорит стихом, но не проговаривается дочери в земном разговоре о своем восторге. Свою сдержанность Цветаева сравнивает с поведением Саваофа, внимавшего псалмам Давида.
Стихотворение, написанное в канун Пасхи, дает представление о том, из чего «растут» стихи. Текст представляет собой развернутое сравнение. В нем два образных плана: 1) Марина и ее дочь Аля; 2) Господь Саваоф и молодой царь Давид. Цветаева, услышав слово дочери, кажущееся ей гениальным, ощущает «дуновение вдохновения», реплика чуткого ребенка открывает мир нового поэтического текста. Слова-образы, рисующие дочь и мать: Марина — мир[559] — светлоголовая женщина — рот — Господь Саваоф; дочернее странное слово — спасибо за мир — молодой Давид. Композиционно стихотворение вводит три мира: 1) земной мир семейного быта; 2) библейский мир Саваофа и Давида; 3) пространство
